Последний трамвай уже час как пришвартовался в депо. Обсуждая, сколько и какой выпивки брать на праздник, юноши шли домой пешком. Мысль о такси даже в голову не приходила. Полтора рубля! Жёлтые глаза фонарей в лужах, чёрное небо рукой достать, промокшая обувь, холодно. А они всё смеялись, докуривая на троих последнюю сигарету. Саша мечтал об Анжеле, его друзья о её подругах.

На следующий день Анжела уехала к сестре в Горький… По крайней мере, так сказала её мама в телефонном разговоре. Саша впал в депрессию. Ему ещё никогда не приходилось испытывать столь изощрённого женского вероломства. Вся праздничная серость осени навалилась на него неотвратимо и безжалостно. Осень смеялась над ним, умирала со смеха.

Приятели вздохнули, но не больше. Забудь! Четвертной с собой? Погнали!

Водка и хеви-металл сняли стресс. Закуски не было. Пили на живописном заднем дворе краеведческого музея. Их было человек двенадцать подростков и один взрослый мужик, который помог малолеткам приобрести этот водочный водопад.

— Высоцкого нет, — кричал ему Барсуков, — «Тач ту мач» слушай!

Когда солнце попрощалось с ними, вся ватага двинулась к центру досуга. Они ещё не научились самостоятельно определять степень своего опьянения. Пугая прохожих, распевая злые песни, поддерживая друг друга, они таки добрались до цели. Три часа кайфа, то есть дискотека, ещё не начали свой отсчёт.

Саша помнил, как говорил о чём-то с размалёванными красотками, как называл их Анжелами, как хватал их за что попало, как они отбрыкивались. Потом он на несколько секунд пришёл в себя в милицейской машине, потом сознание просветлело в отделении, потом помнит, как отец вёл его по улице Тульской.

Одним словом, надежды предков на трёхкомнатную квартиру в новом доме в ближайшее время развеялись. Отца на партийном собрании унизили и безвозвратно сместили с парторгов. О всяких там премиях и выговорах и говорить нечего. Спасибо, хоть из КПСС не турнули. И опять страдали только взрослые, дети были счастливы своим детством, а Саша своей юностью. Никакого чувства вины, совершенно. И в глазах приятелей он вырос, теперь ему было чем реально похвастаться, о чём реально поржать.

В апреле он ушёл в советскую армию. Мама так боялась, что его отправят в Афганистан, что у неё развился нервный тик. Она всё простила ему. Жаль, конечно, но что теперь поделаешь? Подождём ещё лет пять. С очереди ведь не сняли, просто отодвинули.

Сестре и брату однозначно стало легче дышать без Саши. Отец возлагал на армию большие надежды.

Так и случилось. Через два года вернулся из Заполярья, из внутренних войск, совершенно другой Саша. Перебесившийся и переродившийся. Усатый. Молчаливый. Красавец. Неожиданно для всех, спустя всего пару месяцев после демобилизации, он женился.

Теперь он жил на другом конце города, в квартире жены. Устроился на завод и поступил в тот же институт, из которого вылетел, на заочное отделение. Навещая родителей, он всегда испытывал чувство вины. Старался не смотреть в глаза ни маме, ни отцу. Но однажды посмотрел с неподдельным удивлением. Разговор зашёл о прописке. Предки не собирались его выписывать, предки хотели прописать у себя его жену.

Очередь на квартиру опять подходила, и опять новый дом улучшенной планировки готовился к сдаче. На дворе моросил 1990-й год, и никто даже представить себе не мог, какая полынья, какой омут ждёт их всех со дня на день, и продолжали жить, ничего не боясь.

— Пусть принесёт свой паспорт, я сама схожу. И как можно быстрее. Мы получим четырёхкомнатную квартиру. И места хватит всем. Андрюше, Оле, нам с отцом и вам с Ириной.

Саша сдержанно радовался, жить с тёщей не доставляло ему большого удовольствия. А во-вторых, этот район, как ни крути — Родина. Сделали, как просила мама, и результат как-то вдруг превзошёл все ожидания. Четырёхкомнатной квартиры им не досталось, все уже распределили, но в соответствии с бесчеловечными советскими законами, молодым оставили «двушку», мыслимо? Под Новый год и предки, и молодые отмечали новоселья.

Саше предстояло в квартире, в которой он провёл детство, провести и следующий этап своей жизни, насколько счастливый и продолжительный, зависело теперь только от него. В целом всё получалось нормально. Ребёнок здоровый. Второй тоже. Дом не полная чаша, но и не нищенствовали. Телевизор, холодильник, стиральная машина. Работал он на том же заводе. Закончив ВУЗ, инженерить не стал. Долго ещё оставался в бригаде настройщиков. Денег больше. Пришлось, конечно, помучиться в девяностые годы. И даже поголодать вместе со всеми во время войны. Но постепенно, мало-помалу всё наладилось. Даже приличный автомобиль купили, очередную советско-американскую разработку.

Собственно, всё… Дальше пиво, дача, семечки, сериалы. Если бы пенсионный возраст не отодвинули, Сан Саныч жил бы сейчас в предчувствии скорого полного счастья. Ярко-серого, как небо седьмого ноября.

А ведь играл на гитаре когда-то. Читал Маркеса и Достоевского когда-то. Не представлял себя взрослым когда-то.

Редко-редко в разговорах с женой вспоминали те времена и делали вид, что грустят по ним. И в один из таких разговоров, когда Сан Саныч всё «якал», выпячивая свою значимость, зашла речь о деревьях, выросших перед окнами их квартиры, а потом и о самой квартире. И, наконец, о неисповедимости путей господних.

— Это же чудо!

— И я о том же. Что бы с нами сейчас было, если бы я тогда не попал в милицию? В лучшем случае мы с тобой тянули бы сейчас неподъёмную ипотеку, и вообще неизвестно, жили бы вместе или нет. Ведь какая жизнь без дома? Слава Богу, что надоумил меня тогда напиться. Ну, получили бы мы в 86-м году «трёшку» и что дальше? Что две комнаты на пятерых, что три, всё равно мало. Это был максимум тогда, можно, конечно, было бы подать потом на расширение, но….

— Не факт, что заявление приняли бы, не факт, что рассмотрели бы….

— Да и времени не было уже. 1990-й год. Край. А после Второй Гражданской за красивые глаза квартир уже не раздавали. Хоть и живём под красным флагом, а покупай, если надо. Одемократились.

Жена не хотела говорить о политике, помнила, что и у стен есть уши.

— Видела вчера твою сестру. Говорит, твой брат так отмудохал её сожителя! Как они живут там?..

— В суд подавать не будет?

Ирина пожала плечами.

— А если бы я в своё время не загремел в милицию, то и у нас была бы доля в той трёшке, — ухмылялся Сан Саныч, — и мы сейчас за неё из них обоих вытягивали бы свои бабки.