со дня операции? — спросил Гена, чувствуя, как поезд сбрасывает перед изгибом линии скорость.

— Через четыре года, если доживу, будет сорок.

С некоторым пиететом Фёдор Павлович рассказывал о своей поездке в Хиросиму. Вот где, казалось бы, не должно быть недостатка в материале для изучения, но нет. В послевоенной скорбной суете больные с такой степенью облучения головного мозга погибали за год-другой. Архивы Хиросимы хранили только их имена. Соответственно, благодарность японских докторов была значительно ощутимей, чем отечественных и даже европейских. Потом японские врачи стали первыми, с кем Фёдор Павлович обязан был по условиям длительного контракта периодически общаться по скайпу. Во время второго посещения страны восходящего солнца он так проникся её культурой, что, гуляя по живописной территории загородной клиники, часто читал весеннему ветру неожиданно всплывавшие глубокомысленные троестишия. Такие, как это:

На закате умолкну,

Любуясь усталым светилом.

Мысль изречённая — ложь.

Рыжов, отставив стакан, зааплодировал, хотя знал, кому принадлежит последняя строчка.

— Мне кажется, — сказал Карачагов, — в этом хокку я смог подчеркнуть глубинную близость русского и японского мировосприятия.

— На сто процентов! Браво! — откликнулся Гена, искренне восхищаясь скрытыми талантами Фёдора Павловича и немного стыдясь своего первого впечатления.

Японские выплаты были ежемесячными, большими и пунктуальными, и в значительной мере избаловали Карачагова. Но настоящее озеленение ожидало его впереди.

Однажды с ним свяжется злой волшебник изумрудного города на холме, гражданин США русского происхождения, потомок беглецов времён застоя.

— Роберт Робертович Смит, в смысле — Кузнецов, — весело и добродушно представился Карачагову при встрече холёный американец, годами чуть моложе самого Фёдора Павловича.

Невиданным чудом для Закограда стал его ну просто голливудский кар. Детали гардероба тоже шокировали, но на фоне автомобиля они смотрелись так гармонично, так естественно, что не сразу бросались в глаза.

— От самой Казани своим ходом?

— Что вы, Фёдор Павлович. Из Москвы, грузовым рейсом аэрофлота.

Ещё один шок. Зачем столько алмазной пыли? На что он будет меня уговаривать?

Более-менее всё стало понятно только вечером в ресторане «Яръ», за столиком, который сам Фёдор Павлович ещё совсем недавно называл «козырным» или «авторским». Блатная публика, столь характерная для злачных мест, так вольно и без всякого пардона обходится с правилами русского языка, что самые престижные столы в ресторанах получают эпитет «авторских», то есть заседать за ними могут только авторитеты.

Услышав сумму предполагаемого гонорара даже за вычетом страховки, Карачагов развалился в удобном кресле не хуже самого владельца этого заведения.

Суть же предложения была такой понятной, такой простой, такой вульгарной. Недаром Роберт Робертович в течение дня несколько раз отпускал двусмысленные шуточки на тему интимной близости мужчин и женщин, и наблюдал за реакцией собеседника. Американец оказался представителем транснациональной фармацевтической корпорации, немалую долю доходов которой составляли медикаменты для усиления потенции. Известно же, что человек, подвергшийся облучению, испытывает с ней значительные затруднения.

— В тот же вечер я взял у него образец контракта, чтобы показать давно знакомому юристу. Я ничего не обещал, но внутренне уже согласился. Такая сумма!

— Не боялись?

— Первый раз, что ли? — с грустной усмешкой ответил Фёдор Павлович. — Хотя, боялся, скрывать не буду. Но как-то притуплённо, какой-то странной боязнью. Да и Роберт Робертович, сознавая это, сыпал обещаниями самого дотошного контроля за состоянием здоровья на всех этапах эксперимента. И ещё говорил: «Нам нужен чистый результат. Сопутствующие заболевания по условиям контракта мы должны вылечить максимально. И даже, — он поднял палец вверх, — даже зубы!»

— Зубы у меня по маминой линии от природы крепкие, — отвечал я ему, — я страшусь последствий.

Американец был готов и к такому повороту. Уговаривал красноречиво и убедительно. Вспомнил про обязательную полную детоксикацию организма по окончании каждого этапа. Вспомнил про обязательные проверки полученных результатов. И, закатив глаза, вспомнил, что практически, то есть на ощупь, проверять полученные результаты будут самые лучшие специалистки, мастера своего дела. А как иначе?

— Через день контракт был заключён. И уже через час после подписания на мой счёт был перечислен аванс. А через месяц я дышал тихоокеанским бризом, пил «Опус Ван», который в «Яру» мечтал хотя бы понюхать, и чернокожая эксперт делала на консилиуме неутешительный доклад о моих интимных способностях.

Сейчас трудно сказать, что стало решающей причиной сегодняшнего состояния Фёдора Павловича: естественные дегенеративные процессы, усиленные последствиями жёсткого облучения головного мозга, или его многолетнее сотрудничество с американским фармацевтическим гигантом. Проблемы со слухом, с координацией движений, с вестибулярным аппаратом стали невыносимы последние лет шесть. Повлиять на их скоропостижное проявление могла как одна причина, так и другая. Карачагов презирал жалеющих его земляков и старался, чтобы не обижать их, не смотреть им в глаза. Поэтому первым никогда ни с кем не здоровался. В упор не хотел кого-либо видеть. А если проявлял внимание и поворачивал голову, то только к фигурам, увиденным боковым зрением и напомнившим ему старого доброго друга, переродившегося в злого недруга, Акация Пулиопулоса.

Углубившись в мысли об Акации и его жене, Фёдор Павлович пропустил вопрос блогера. И только когда Гена переспросил ещё раз, тряхнул головой и сфокусировал взгляд.

— Так вы и теперь направляетесь к американцам?

— Да. В их центр в Москве. Зарплату они платят исправно, пожаловаться не могу. Надо и мне им на глаза временами показываться. Мы давно о встрече сговаривались. Пусть эксперт проверит, не пора ли курс менять?

Вполне объяснимая ехидная усмешка потянула губы Рыжова и вправо, и влево.

Во второй половине следующего дня Рыжов просматривал в ноутбуке свои материалы и размышлял, не отдавая себе отчёта — почему, о стиле работы отечественных правоохранительных органов. В какой-то момент он вдруг оторвал глаза от экрана и вперил их в Карачагова, сидящего напротив в наушниках, слушающего нетленку. Веки полуопущены, в руках смартфон, страница в социальной сети.

— Фёдор Павлович, — сказал Гена так громко, что Карачагов его услышал и вытащил из ушей чёрные клипсы, — а разве вы не давали подписку о невыезде?

Тот насупился, но уже через пару мгновений с глупым, но весёлым, как у умственно отсталых детей, выражением лица ответил:

— Как-то я не подумал.

Дорогой дальнею

Искренне радостная, добрая и покаянная улыбка затеплилась на губах высокой, на полголовы выше Фёдора Павловича, женщины ягодного возраста. Она распрямилась, развела плечи, приосанилась, переступила с ноги на ногу и, не прекращая улыбаться, не отводила от него глаз. Карачагов только что забрал багаж, вышел в зал аэропорта Кольцово и, наблюдая за потоками пассажиров, пытался понять, где выход на воздух. Солнце садилось, и его косые назойливые лучи мешали. Карачагов щурился, глядя то в одну