Эдик пришёл, когда я уже засыпал. Они о чём-то шептались, потом тихонько затренькали что-то похожее на колыбельную. Я не мог заснуть только оттого, что оба музыканта не вынимали изо рта сигарет.

«Бедные мои никотиновые помидоры», – жалел я растения, засыпая.

Ладони я обклеил пластырем. Накануне купил рабочие перчатки. От этого, правда, работа не пошла веселее. Какая разница, например, в какой шапке тебя ведут на убой.

Кварталы, в которые я доставлял газеты, всё больше удалялись от места, где я эти газеты брал. И почему-то оставались такими же пустынными…

Я ещё раз поразился тому, что при такой, казалось бы, малоинтеллектуальной работе думать в это время было совершенно невозможно. Это при том, что я даже не гнул трубы или копал канавы. Всё сознание было сосредоточено на пачках проклятых газет, поребриках и выбоинах в асфальте. Может быть – очень допускаю, – что художник должен быть голодным, хотя смотря в какой степени, но вот свободным он должен быть обязательно! Конечно, ни одна тонна денег не сделает тебя художником. Но ни одна тонна газет – тем более.

В перерыве я позвонил Югину. На его визитке значилось: «Генеральный консультант издательства “Светозар”». Что это за «генеральный консультант»? Я нашёл автомат, набрал номер.

Трубку снял он сам.

– Андрей Семёнович… – начал я.

– Ну что, Сергей, надумали? – мало того, что он меня узнал, Югин говорил так, будто знал и ответ.

– Да, – ответил я.

– Тогда я вас ставлю в план. Позвоните мне домой в воскресенье вечером.

Я хотел что-то спросить, но спрашивать что-либо у длинных гудков было бессмысленно. В какой-то он меня ставит план…

К вечеру уже не одна тощая пачка, а полтелеги этой мерзости перекочевали в мусорный бак одной из подворотен.

Я с облегчением закурил, оставив телегу. Из глубины арки на меня двигался человек. Я видел только его силуэт. Когда силуэт подошёл поближе, я распознал в нём женщину. Из тех, что всё своё носят с собой… Примерно такому контингенту я отдал свою телогрейку на Московском вокзале.

Женщина деловито заглянула в мусорный бак. Пошуровала там своей клешнёй и, ловко перегнувшись через борт, кряхтя, достала газеты. Отряхнувшись, села верхом на добычу и достала папиросу.

– Дай огня, сынок…

Я поднёс к папиросе зажигалку.

– А говорят, бедно живут, – она прикурила и похлопала себя пониже спины. То есть по тому, на чем она сидела.

В конторке я отметился, умылся и переоделся. Времени до начала спектакля оставалось не так много. Газеты были для времени прекрасным пропитанием.

Я уже знал ближайший путь до театра. Нужно было выйти из метро «Технологический институт», пройти до Фонтанки и там свернуть налево, не переходя мост.

Работа так издёргала меня, что соображать я мог только поверхностно. Налево-направо… Спокойствие – более благодатная почва для романтики.

Уже подходя к театру, я подумал о цветах. Подосадовал, что совершенно про них позабыл. Что ж, буду держать Олю двумя руками – подумал и сладко поёжился.

На входе я предъявил проходку молоденькой девушке. На пальцах рук, которыми она отмечала проходку, на каждом ногте были нарисованы кошачьи мордочки.

– Поторопитесь, – вежливо попросила она и добавила: – На свободное место, пожалуйста…

Я прошёл в начинающий тускнеть зал. Ссутулился с краю на маленьком сиденье, неуклюже скособочив в одну сторону ноги. К чести актёров, зал был практически полон и, потемневший, притих. Тут и там доносилась то негромкая реплика, то шуршание…

А потом вдруг началась канонада! Чёткое круглое пятно прожектора выхватило из темноты лежащую на сцене фигурку в гимнастёрке. Канонада медленно стихла, и наступила тишина. На фоне декораций разрушенного города фигурка смотрелась одиноко. Фигурка поднялась, отряхиваясь, и театральным, громким голосом позвала:

– Андрей?

Нет ответа.

– Андрей?

Можно было угадать, что несуществующего на сцене Андрея убило или засыпало несуществующими осколками. Вот за это я и недолюбливал театр.

Да и не надо было никакого Андрея – на сцене стояла Оля.

Андрея таки убило и засыпало – это я угадал. По ходу действия я угадывал ещё много чего. Но всё это не важно. Оля играла здорово.

Коньяк в антракте я себе позволить не мог. Да и был ли он там, коньяк? Но мне так хотелось добавить рюмочку восторга ко всему, что происходило вокруг меня. Без Оли театр я бы не полюбил, но тут, когда я был немножко участником, который будет играть третье действие, не написанное режиссёром спектакля, но оговоренное актрисой, играющей одну из главных ролей.

Ещё я сразу узнал того самого Точилина. У которого всё «лажа»… О да! Столько таланта и цинизма в одном человеке, мальчике – диагноз. По опыту знаю – такие подарки не делаются просто так. Жизнь дала ему огромный аванс и возьмёт своё в будущем. К сожалению, скорее всего это будет алкоголь. Но уже в другом, не авансовом качестве.

Спектакль окончился. Зрители вызывали актёров на «бис». Раз и другой! И третий… После чего стали шумно расходиться.

Я получил свою кожу в гардеробе, вышел на улицу. Закурил, наблюдая за служебным входом. Выходом в данном случае.

Театр пустел. Переговариваясь, зрители в большинстве своём уходили парами. Среди них преобладала молодёжь. Вежливые юноши уводили домой своих прикоснувшихся к прекрасному спутниц.

Мне никогда не был приятен этот контингент. Несмотря на то, что свою неправоту я понимал.

В их походке, фигурах читалась какая-то инфантильность, граничащая с апатией ко всему физическому. Если употреблять этот термин в противовес слова «духовность».

Контингент, готовый идти на мирные демонстрации с куриной лапой и надписью «Реасе» в качестве главного аргумента.

Дети цветов. Или «Битлов»… Метафизика и прочие усложнённые вещи дают страшные метастазы в их прекрасных головках.

Стаи головоломных писателей делятся с ними хитроумными подтекстами там, где подтекстов не может быть.

И вообще – подтекст возникает только при наличии качественного текста… Это первооснова!

Так размышлял я в ожидании Оли, не подходя к выходу слишком близко. «Я тигрёнок, а не киска» – вспомнилось с удовольствием.

Спустя только полчаса дверь открылась изнутри, и по одному оттуда стали выходить люди, причастные к театру с другой, изнаночной стороны. Кто они были, я не знал. Может быть, осветители сцены или звукорежиссёры… Актёры второго плана? Но я не ошибся, когда в окружении двух подруг и с букетом розовых роз головками вниз появилась Оля.

Не сразу заметив меня, огляделась. Я, боясь лишний раз скомпрометировать её, стоял в отдалении.

Увидев наконец, замахала рукой: