— Настолько все плохо, майн герр?

За эти дни стремительного марша по пустыне лицо майора приобрело стойкий бронзовый загар, лишь лоб, прикрытый козырьком шлема, да кожа вокруг воспаленных глаз, всегда прикрытых очками, были белыми и постоянно напоминали о сентябрьских днях в Берлине.

Образ Дагмар стоял перед глазами всегда, но усилием воли Люк прогонял его, когда было нужно, потому что война безжалостна, и если будешь предаваться мыслям о доме, то погубишь и себя, и вверенных тебе солдат.

— Хуже, чем вы думаете. Островитяне взбешены потерей метрополии, так что восполнить потери им сейчас трудно, особенно в технике. Но через две недели все изменится, майор. — У Роммеля дернулась щека, и Люк понял, что генерал пребывает в нервозном состоянии.

— Макаронникам еще повезло, что главные силы британцев были на острове, а здесь так, поскребыши — одна танковая и две пехотных дивизии, причем почти вся инфантерия противника из доминионов — Южной Африки, Индии и Австралии. Еще есть несколько отдельных бригад и батальонов, что составляют все вместе одну полнокровную дивизию.

— Но у итальянцев втрое больше сил…

— Было больше, это так. Но сейчас даже мне трудно оценить масштабы разгрома, а эти потомки римлян не дают никакой информации. Более того, они меня подчинили этой полной бездарности Бальбо, по недоразумению ставшего маршалом. Вот кому хвосты лошадям крутить нужно, а не в песках воевать! Британцы не эфиопы, с которыми итальяшки справились с превеликим трудом, имея пулеметы, танки, и самолетами против копий!

В голосе Роммеля звучало презрение. К союзникам генерал относился с брезгливостью, которая появилась у него еще в ту войну. Недаром на фронте ходила шутка, что итальянцы придуманы только для того, чтобы было кого лупцевать вечно битым австрийцам.

Ни одной победы не одержали, получив одни сплошные поражения, но имелась неимоверная наглость при этом. Да еще в Версале двадцать лет назад, когда победители по живому резали территории побежденных, итальянцы проявляли такую скаредность, что даже французский премьер-министр не выдержал и в сердцах громко бросил: «Снова выпрашивают, сколько можно? Разве они потерпели очередное поражение?»

— Англичане увезли из метрополии около ста тысяч солдат и офицеров — вполне достаточно для укомплектования пяти дивизий. Пусть они потрепаны и в беспорядке, почти не имеет тяжелого вооружения, но за время путешествия через два океана солдат приведут в чувство, а Америка направит транспорты с танками и самолетами. Так что мы должны успеть спасти макаронников до прибытия британцев в Каир. Если мы не сделаем этого, то помощь потребуется уже нам. Остановить одной дивизией английскую армию мы не в силах!

Берлин

— Зачем вам это, мой фюрер? — Манштейн кивнул на разбросанные веером фотографии.

— Мне незачем, Эрих, это чистой воды самодеятельность СД. Инициативу проявляют таким образом. Логика проста — Сталин за такое моральное разложение своего генерала мигом в Сибирь отправит, и это в лучшем для него случае. А потому весьма удачный повод для вербовки. Но я приказал им свернуть это, хотя сделал это не из сантиментов. Зачем портить отношения со Сталиным и поганить русскому генералу судьбу?! Все равно Пуркаев на измену не пойдет и немедленно покинет Германию!

— Вы полностью правы, мой фюрер, — медленно и рассудительно произнес Манштейн и пристально посмотрел на Андрея. — Зачем такое творить, если вы хотите отправиться на переговоры в Москву? Я понимаю работу разведки, но делать то, что не только не принесет выгоду, но способно отравить отношения между двумя нашими странами в столь напряженный момент, по меньшей степени, весьма неразумно.

— Вы правы, Эрих. И у меня к вам есть одна просьба.

— Я ее выполню, мой фюрер.

— Вы не спрашиваете, какая это просьба, и даже не уточняете, в силах ли вы ее выполнить?

Андрей усмехнулся, а генерал пожал плечами, как бы отвечая — «я вас давно знаю, и невыполнимыми заданиями вы меня обременять не станете».

— Пригласите ко мне этого русского военного атташе. Я не хочу это делать лично через рейхсканцелярию или посредством МИДа. Мы побеседуем с генералом так, что тот передаст Сталину и суть нашего разговора, и мое личное письмо, что уже подготовлено.

— Я понимаю вас, мой фюрер. Действительно, если я приглашу русского атташе, то это будет иметь символическое значение и покажет, что войны мы не боимся, но согласны урегулировать ряд вопросов. Ведь так вы замыслили, мой фюрер?

— Вы, как всегда, правы, Манштейн. Я предложу Сталину встретиться со мной в приграничных городах Тильзите или Бресте, или…

Андрей сознательно сделал паузу и посмотрел на Манштейна. Тот ответил все понимающей улыбкой:

— Останется только «или», мой фюрер. Только третий вариант, на первые два кремлевский властитель не согласится, Сталин — опытный политик. Уподобиться императорам Наполеону и Александру он не пожелает, как и вы, мой фюрер. Осмелюсь заметить, что вы его не боитесь провоцировать. А что касается Бреста, то аналогия с прошлыми переговорами в 1918 году и тем миром, что подписали большевики с нами, совершенно неуместна. Хотя, возможно, именно и ее будут проводить, ибо наш вермахт победоносно завершил Французскую и Английскую кампании. — Генерал Манштейн остановился, усмехнулся, его глаза победно сверкнули, и он чуть изменившимся голосом добавил, уже негромко: — В ряде американских газет уже появились сообщения, что летом следующего года мы готовы начать и Русскую кампанию…

— Как вы думаете, какой город я предложу Сталину? Или он мне, если правильно прочтет мое письмо?

— Только столицу Москву, другого просто быть не может. Восточный склад, византийство. Сталину это свойственно — тогда ему покажется, что вы пришли на поклон к нему, а не он к вам.

— Резонно, — произнес Андрей задумчиво — начальник штаба в который раз предугадывал его решение или сделанный выбор.

Умен, щучий сын, но даже у него не хватит дерзости помыслить о том, на что рассчитывает его рейхсканцлер, предлагая Сталину эту конфиденциальную встречу.

Впрочем, никто не поверит в это сейчас, даже сам Иосиф Виссарионович, настолько кажется безумным план.

— Мой фюрер, в какой час вы желаете встретить русского генерала?

— В восемь вечера.

— Хорошо. Разрешите воспользоваться телефоном, я отдам нужные распоряжения от своего имени.

— Действуйте, генерал!

Андрей отошел к окну, делая вид, что разглядывает внутренний двор рейхсканцелярии, который ему уже было отвратно видеть. Надоело это помпезное здание в духе нацистской архитектуры.

Да и этот флаг со свастикой, который доживал последние месяцы: не может партийный символ быть государственным…

— Мой фюрер, — Манштейн окончил телефонный разговор и подошел со спины. — Я понимаю, что в разведке все способы допустимы. Но так как в любом правиле есть исключения, так и здесь допустимы не все способы там, где они не нужны. Я думаю, что генерал Йодль допустил ошибку, дав приказание провести это дело…