– Вот ведь, как с утра не заладится…

Ноги после долгой ходьбы ныли, хотелось чуть-чуть передохнуть, и Гутя расстроенно уселась на полусгнившую скамейку возле ворот.

Вообще она и предположить не могла, что у такого успешного Севастьяна матушка проживает в черной, покосившейся избе. Ставни наполовину сгнили, а на одном окне и вовсе оторвались, ворота перекосились и едва держались на петлях, штакетник зазывал дырами.

Гутя заглянула за забор. Запущенный двор, пустая конура, какое-то ржавое ведро, палки, цинковый дырявый таз… А жива ли хозяйка этого особняка? Надо было пробраться в дом. Может, там, в полуразвалившемся доме, и прячется Севастьян? Тем более Гутя столько ехала, неужели напрасно?

Она выбрала в заборе дырку побольше и уже почти перебралась…

– Эт куды ж ты, красавица, пыжисся?! – вдруг раздалось позади нее.

От соседнего прекрасного дома к ней направлялась крепкая женщина с хворостиной в руках. Впереди женщины не торопясь переваливались гуси.

– Эт что ж тако, а? Лезут, кому не лень! Даже специально из городу приезжают, чоб в энти дыры тискаться! Каку холеру тебе там надоть, а? Ну-кась, теги, шшипните ее за задницу! Ишь, оттопырилась!

Гутя и в самом деле от неожиданности некрасиво застряла в дыре, и теперь голова была со стороны двора, а беззащитные филейные части оставались на улице. Неизвестно, или гуси были так надрессированы, или их тоже возмутил неэстетичный вид горожанки, но они дружно вытянули шеи и с шипением двинулись в атаку. Гутя проскочила сквозь дыру молнией.

– Не надо меня… шшипать! – заверещала она. – Я и не к вам вовсе! Я… к тетке Любе.

– Эвон! К тетке она собралася! – чуть потеплел голос соседки, но глаза все еще смотрели цепко и внимательно. – А ты хто ж Любке-то приходисся?

– Я? – не сводила глаз с гусей Гутя. – Я… понимаете, тетя Люба к моей матери приезжала, ну и говорила: если, мол, что – всегда заходите, буду рада. А у меня это «если что» и случилось – села не на тот автобус. А время уже позднее, вот и решила у нее остановиться…

Женщина просто так не собиралась верить всему, что лепетала Гутя. Она уперла руки в бока и продолжала допрос с пристрастием:

– А ехала куды?

– В… в Пластуново, дача там у нас, – вспомнила Гутя деревушку, где находилась дача Светланы.

Женщине ответ понравился. Она радостно захлопала себя ручищами по бокам и весело заохала:

– Ой! Пластуново! Эк тебя занесло! Да ты хоть знашь, где оно – Пластуново! Это ж у черта на куличках! И все в другу сторону! Конечно, ты теперича и не уедешь туды! Токо с утреца! А где ж ночевать собирашься?

Гутя уже начала подозревать неладное.

– У… у тетки Любы собиралась… Вон и гостинцев ей везу…

– Пойдем-ка ко мне, – покрепче затянула под подбородком платок женщина. – Пойдем, грю. И гостинцы бери, Любке-то все одно уж оне не пригодятся… Да вылазь из забора-то, гусей не боись, не съедят.

Гутя осторожно выбралась обратно и на почтительном расстоянии поплелась за женщиной.

– Чево топчешься? Шевели ногам-то! – поторопила та. – Как звать-то тебя?

Гутя прибавила мочи, и большой гусак тут же лихо извернулся и щипнул ее за ногу.

– У-йй! Гутя меня звать… Ой-ей! Он опять на меня целится! – взвизгнула Гутиэра, но хозяйка гуся махнула рукой.

– Чего вижжишь? Говорю ж – не съедят! Проходи давай, собак не бойся, – позвала женщина и потопала к крыльцу.

Ее дом ни в какое сравнение с соседским не шел. Крепкий, кирпичный, со стеклопакетами и новомодной верандой. Огромные горы осенних цветов полыхали последними нарядами над ухоженными газонами. Честно говоря, Гутя и не думала, что в забытой деревеньке можно встретить такую красоту.

– Чего затормозила? Проходи! – позвала хозяйка.

Однако пройти было не так просто – на длинных цепях хрипели две мохнатые кавказские овчарки ростом со среднего медведя, и их зубы клацали совсем недалеко от самой гостьи.

– А это… собачек покараульте… – заблеяла Гутиэра.

– Да какие это собачки! Они ж шшенки еще. Проходи, говорю.

Гутя и не помнила, как пролетела в дом. Внутри особняк тоже радовал глаз достатком и ухоженностью. Лестницы украшали большие напольные вазы, мебель была современной и стоила немалых денег, Гутя точно такую же видела в новом огромном магазине. Шторы, подушки на диванах…

– Че, любуисся? – довольно улыбалась женщина. – Садись, сейчас кормить тебя буду.

От хозяйки веяло таким теплом, что Гутя и не подумала отказаться.

– Меня Анна Иванна зовут, – представилась хозяйка, когда перед гостьей уже дымилась тарелка с янтарными щами. – Ты ешь, ешь. Это дочки моей дом. Ну как дочкин… Это они с зятем такие хоромы построили, а меня недавно сюда переташшили. Я-то далеко жила, а теперь вот тута. Оне каждый вечер приезжают, севодни тоже приедут, токо поздно. А утром опять в город, на работу. Да ты не трясись, места всем хватит. А утром тебя и до городу добросят.

Такого подарка Гутя и не ждала. Вот ведь повезло – не тащиться черт-те сколько километров до автобусной остановки, а прямо от дома и до города!

Гутя не успела выхлебать щи, а перед ней уже дымилась тарелка с жареной курицей – деревенская тетушка Анна Иванна весьма лихо управлялась с микроволновкой. Закончился ужин настоящим деревенским молоком.

После сытной трапезы ни о чем говорить уже не хотелось, и все же положение обязывало.

– Так и чего с тетей Любой-то случилось? – спросила Гутя, лениво развалясь в кресле. – Померла, что ли?

– Померла. Давно уже, полгода, наверное, – так же устроилась в кресле хозяйка. – А жила одна, у ей ведь токо сын, и тот в городе, уж неизвестно кода у матери был. Вот дом и разваливатся. Дочка с зятем все думают участок-то их прикупить, а Симку этого поймать не могут.

– Симку? – не поняла Гутя. – Сына тетя Любы разве Симкой звали?

– Ну Симка аль Семка… Имя тако… – Анна Ивановна наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

– Может, Серафим… или Севастьян?

– Во! Точно – Севка, верно говоришь! Ой, да и чего я тебе говорю, поди-ка, ты лучше моего знашь, коли матери-то дружбу водили…

– Так говорите, не приезжал Сева? – нахмурилась Гутя.

Было жалко, что в эту тьмутаракань она перлась напрасно.

– Не-а, я его и не видала ни разу. Говорю ж, недавно я здеся, – отмахнулась хозяйка.

– А отчего же тетя Люба умерла?

– Так знамо отчего! – Анна Ивановна выразительно пощелкала себя по шее. – Пила без просыху, вот и отправилась на тот свет. Деревенские шепчутся, дескать, ее внучка к себе забрала, а я так думаю, что ежли пьешь, так чего угодно ожидать можно. Девонька! А давай-ка мы с тобой чайку! Вон, ты и коробку с конфетами приташшила. Неужель обратно попрешь?