class="p1">– Мне скоро рожать, а от этой собаки одни проблемы. Она грязная, носится по двору, откуда мне знать, какие гадости она в дом принесет? Тут ведь не город. Блохи, клещи. Я думала о здоровье будущего ребенка, – стояла на своем Анна.

– А о психическом здоровье уже имеющегося у тебя ребенка ты не думала? Для Юльки это стало ударом! Она позвонила Антону, он рассказал мне. Ты хоть понимаешь, что для Юльки это все, конец света, раз она попросила о помощи? Ты хоть знаешь, на что она была готова пойти, лишь бы я вызволил ее Молли? А об Антоне ты подумала? Каково ему было, когда Юлька ему писала и звонила? Ты представляешь, что творилось в его душе, когда Юлька рассказала, как ты сдала Молли в приют и хочешь отправить ее в детский дом? Ты вообще соображала, что творишь, что говоришь? Как была эгоисткой, так и осталась. Думаешь только о себе. Тебе нельзя было детей рожать вообще, ни от кого. Ты жестокая, не щадишь никого вокруг себя, даже собственных детей. И на них тебе наплевать. Как ты могла сдать собаку в приют? – Георгий уже не был способен себя контролировать. Он орал так, как никогда в жизни. Потому что не понимал, как связал свою жизнь с этой женщиной. Как мог настолько ошибиться? И как у них получились такие прекрасные дети – в сто, двести, в миллион раз лучше них, родителей?

– Это просто собака, ребенок важнее, – твердила одно и то же как заведенная Анна.

– Это не просто собака, это Юлькина собака. Ее друг. Лучший. Самое близкое существо. Ближе, чем родители. Ближе, чем брат. Собака ее не предавала, как мы! Ты хоть это понимаешь? Для дочери это трагедия! Она тебя никогда не простит, – процедил сквозь зубы Георгий.

– Зато ты ее герой. Спас мерзкого брехливого пса. Чего еще желать? Ты ведь всегда этого хотел? Быть хорошим папочкой. А я – злая мать, бессердечная, жестокая. Юлька готова к тебе ехать хоть завтра. Вместе со своей блохастой собакой. Так что, считай, ты своего добился. – Аня говорила так, будто была не в себе, Георгий это сразу понял, но его гнев, ужас от того, что сделала бывшая жена, оказались сильнее. Да, можно пребывать в депрессии, переживать по поводу родов, любовника, отказавшегося от ребенка, но не до такой степени, чтобы забыть о главном – уже рожденных детях, их интересах, чувствах. Аня не имела права лишать Юльку собаки, доводить дочь до состояния безнадежности, трагедии. Не имела права отнимать то, что ребенок считал самым ценным в мире, – собаку. Живое существо, преданное, верное, зависимое. Такое же зависимое, как дети от родителей. Что решат взрослые, то и делают дети. Георгий готов был умереть самой мучительной смертью, лишь бы не думать о том, на что обрек собственных детей – на эту самую зависимость. Взрослые решили, что дети должны жить так или сяк, учиться в такой школе или другой, жить с мамой или папой. Случилось то, чего он боялся больше всего в жизни – дети повторят его судьбу. Окажутся ненужными, нелюбимыми, неприкаянными. Говорят, всегда виноваты оба родителя, оба супруга. Но Георгий знал – виноват только он. Аня действительно быстро стала для него никем. Каким-то неизбежным следствием вроде как счастливой семейной жизни, но не женой, не родной.

– Знаешь, я даже обсуждать с тобой ничего не хочу. Ты для меня – никто. Нелюдь, – сказал в запале Георгий.

– Да я для тебя всегда была никем, – ответила спокойно Анна. – Так, приложение к плите, которое еще и плохо работает. Суррогатная мать, вынашивающая твоих детей, но не испытывающая к ним никаких чувств, как и положено суррогатной матери. Хотя это и мои дети. Да, может, я лишена каких-то инстинктов, но этого ребенка я хочу. По-настоящему. Поэтому пыталась избавиться от собаки. Не хочу, чтобы его облизывала какая-то грязная псина. Не убила же я ее, в конце концов. И не утопила. Вон, бегает по двору благодаря тебе. Чего ты еще от меня хочешь?

– Ты – чудовище, – сказал Георгий. – Я прошу только об одном. Пусть Юлька сама решает, где хочет жить и с кем. Не доводи ее. Это ведь шантаж. Она согласилась жить со мной в обмен на то, что я спасу Молли. Так и сказала Антону. Ты хоть представляешь себе, каково это – заставлять ребенка выбирать между отцом, братом, мамой, собакой?

– Ничего, всем приходится выбирать, – ответила равнодушно Анна.

– Ты совсем с головой перестала дружить? Или это гормональное? Если твой любовник решил тебя бросить, при чем тут Юлька, ее жизнь, учеба, будущее? – опять начал орать, не сдержавшись, Георгий.

– Все, я устала, хочу спать. У меня от тебя голова болит. Не звони мне больше.

Георгий, слушая гудки в трубке, задыхался от ненависти. У него тряслись руки. Он не понимал, как довел ситуацию до такого – абсурда, ужаса, края, за который уже некуда падать. Ведь он мечтал только об одном – чтобы у него была крепкая семья, жена и дети. Готов был работать сутками, чтобы дать семье все необходимое, все, что потребуется. Разбивался в лепешку ради этого. А теперь скатывается в какой-то бред. Где разменной монетой становятся ни в чем не повинная собака и ребенок – заложник родительского развода. Точнее, оба ребенка. Георгий знал – если звонит Антон, значит, что-то случилось, действительно серьезное. Сыну точно нужна помощь, он никогда не беспокоил по пустякам. Как и в этом случае. Но отец бы помог без всяких условий и обещаний что-то дать, сделать взамен. Потому что подобное было за гранью его понимания. Сдать собаку в приют – все равно что отправить ребенка в детский дом или в интернат при живых родителях. Впрочем, Георгий знал, что и такое бывает.

У него был друг в детском доме – Петька. Его как раз сдали в детдом при обоих живых родителях. Мама Петьки была вроде как актрисой, а отец работал дальнобойщиком – перевозил грузы. Из рейса в рейс. Больше никого. Мама отправила оказавшегося ненужным Петьку в интернат, а потом, когда забыла его оттуда забрать, мальчишку перевели в детский дом. Но Петька всегда знал, что за ним вернутся мама или отец. Он жил ожиданием. И всегда подчеркивал, что он в детском доме, в отличие от всех остальных, – ненадолго. Так, временные неприятности. Сейчас родители разберутся со своими работами и сразу же его заберут. Если не мать, заигравшаяся в заштатном театре,