Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Держись, друг.
И пошел за девчонками.
— А я понял, что от роли кипятильника мне теперь не отвертеться.
Ночью за меня взялся Васенька.
Глава 25. Прошлое
Судьба решила, что вечерних приключений мало. Ночью меня опять затянуло в навь. Точнее в ее зыбкое преддверие. Хозяйка этих мест по-прежнему отказывалась пускать меня внутрь, но и вырваться в явь я не мог. Просто болтался между небом и землей, без надежды обрести опору под ногами. Без цели. Без объяснений.
Потом вдруг все изменилось. Я понял, что куда-то еду, ощутил под собой теплую лохматую спину, пригляделся и едва не обалдел от неожиданности. Нес меня по сумеркам бытия огромный черный кот. От неожиданности я заговорил вслух:
— Васенька, ты ли это? — Вырвалось у меня в лучших традициях русских-народных сказок.
Тьфу! Это ж надо? Кот заухал, как филин, заржал, но не ответил. Я поморщился. Вот напасть. Что задумал этот поганец? Я не кутенок. Меня нельзя просто так взять и ткнуть носом в лужицу. Пусть сами играют в свои игры. Я попытался перекинуть ногу, спрыгнуть на ходу со своего странного скакуна. Не вышло. Зад мой словно прирос к спине зловредного духа. Черт, хрен с вами. Но задавать вопросы вы мне не запретите.
— Ну, хорошо, — сказал я вслух, — давай, тогда поговорим. Куда ты меня везешь?
Мог бы и не пытаться. Вопрос мой канул в лету. Мне осталось только ждать. Не будет же бабкин кот скакать до морковкиного заговения? Или будет? Хотя, неплохо бы все же было узнать…
— Олег, — раздался в голове голос старой ведьмы, — чего ты завелся? Потерпи, недолго осталось.
Вот это новости! Со мной соизволили заговорить.
— Баба Дуся, — сказал я максимально язвительно, — доброго вам здравьица. Я счастлив, что вы осенили меня свой своей милостью и пригласили в гости. Но все же не мешало бы прояснить некоторые вопросы.
— Тьфу на тебя, — расхохоталась она. — Эк завернул. Не буду я ничего объяснять. Сейчас сам все поймешь.
И пропала. Я опять чертыхнулся, поразился, что это, похоже, входит у меня в привычку, и вдруг заметил — пейзаж за бортом моего средства передвижения разительно переменился.
Вдалеке в сером зыбком мареве блестело море. Тихое, сонное, как и все вокруг. Васенька притормозил полет, спустился на землю, пошел медленным шагом, а скоро и вовсе остановился. На меня зыркнули недовольные глазищи. Во взгляде этом буквально читалось: «Чего расселся? Слезай, давай, приехали!»
Дважды приглашать меня не было нужды. Безумный полет в пустоте мне самому осточертел до тошноты. Ноги коснулись земли, я сполз по шерстяному боку, вытянул руки вверх, размял затекшую спину. Васенька как-то незаметно сдулся, принял свой кошачий обычный вид, уселся у моих ног на тропе.
Я огляделся. Место было знакомым и незнакомым одновременно. По правую руку висела полупрозрачная зыбь. За ней с трудом угадывались невысокие очертания какого-то бесформенного строения. Там я ничего рассмотреть не смог, а потому обернулся в другую сторону.
По левую руку возвышалась недавняя застройка — новенькие кирпичные свечки. Перед домами стоял башенный кран. Почти до самого моря тянулся серый бетонный забор. Как мне все это удалось разглядеть в свете ущербной луны, не знаю. Вокруг царила южная густая ночь с огромными звездами и низким бархатным небом.
Я обратился к коту, поймал хитрый взгляд, спросил:
— Это явь?
Он громко фыркнул — вокруг сразу сделалось светло, в белесом небе повисла черная луна. Далекое море покрылось туманной коростой.
— Ага, — сказал я, — ага, значит, навь. А к чему тогда этот маскарад?
Кот привычно не ответил, задрал лапу и принялся надраивать бубенцы.
— Ну и хрен с тобой, — констатировал я. — Еще бы знать, зачем ты меня сюда притащил.
Васенька прервал водные процедуры, уселся и буквально ткнул лапой в другую сторону от тропы. Я глянул в указанном направлении и похолодел. Сердце в груди дало сбой, потом забилось часто-часто, руки сами сжались в кулаки.
Зыбь растворилась без следа. На ослепительно-белом полотне нави чернели знакомые руины.
* * *
По бокам от тропы сплошным ковром разрослись подорожники. Я не помнил, есть ли они в настоящем городе или это — незатейливый привет той стороны реальности, где мне сейчас довелось оказаться.
Тихо шуршал под ногами песок. Где-то пел свою песню заблудившийся между явью и навью сверчок. Я шел вперед и боялся думать о том, что сейчас увижу. На душе было тревожно. В голове метались суматошные мысли. Васенька вышагивал рядом, почти касался пушистым боком моей ноги. Был он бодр и свеж. Это слегка успокаивало.
На полпути под подошву попался камень. Я споткнулся, больно подвернул лодыжку и словно очнулся — страшные развалины были совсем рядом. С губ сорвалось ругательство. Я поразился обреченной беспечности, приключившейся с моим существом, глубоко вдохнул и разжег в себе искру магии. В самом центре тела — в средостении.
Искорка была тихой, послушной. Она удивительно быстро превратилась в огонек, разгорелась, потекла по венам, заполнила все мое тело, просочилась сквозь кончики пальцев. Дальше магия замерла, застыла, ожидала приказа.
Это было совершенное ощущение — чувство полнейшего, безграничного всемогущества. Меня оно неожиданно напугало. Чудилось в нем что-то неправильное, чрезмерное, навязанное извне. Я чуть-чуть прикрутил мощь, оставив столько, сколько необходимо для защиты. Свил вокруг ладоней светящийся золотистый кокон, подмигнул коту, уловил в его глазах уважение и направился дальше.
Ужас, порожденный воспоминаниями той кошмарной ночи, исчез без следа. Мне стало легко и спокойно. Васенька одобрительно муркнул, поставил хвост трубой и двинулся передо мной, непонятно для чего подсвечивая себе глазами. Так мы и шли с парадной иллюминацией. Гордые и важные. Уверенные в своих силах.
За невидимую границу руин ступили совершенно не таясь, не пытаясь остаться незамеченными. Прошли их на кураже до самого центра и остановились аккурат возле знакомой плиты.
Здесь я понял, что время взяло свое — не пощадило обломки бетона. Довершило дело рук человеческих. Время вообще — самый эффективный разрушитель из всех, что смогла придумать вселенная. Огромная плита, похожая на алтарь, раскололась надвое. Части получились неровными. Меньшая почти полностью раскрошилась. Большая встала на ребро и превратилась в гротескный трамплин.
В получившейся щели проклюнулась молоденькая осинка. Стояла она тоненькая, хрупкая,