– В смысле? – она вскидывает на меня удивленный взгляд.

– Ну вот вы женщина одинокая. При вашей профессии не так-то просто найти себе постоянного партнера. Как часто вы срываетесь в полет – раз в неделю?

– Два, – лепечет она, – иногда и три.

– Вот видите, – покровительственно улыбаюсь, – вы бы, может, и рады бросить все это небо к чертовой матери. Ведь время от времени и в вашей жизни случаются любовники. Но страшно. Сейчас такие мужики пошли – если он с тобой охотно спит, это еще не значит, что женится. Мужчины приходят и уходят, а работа вроде бы всегда при вас… Правда, иногда вам становится страшно. Ведь по сравнению с другими стюардессами вы и так пенсионерка.

У нее такое лицо, словно она хочет меня ударить. Но терпит, бедняга. Все-таки на личные самолеты не нанимают абы каких стюардесс – наверняка она заслуженная-перезаслуженная, вышколенная, вот и молчит. Сама не знаю, зачем я все это ей говорю. Конечно, она первая начала. Она старше, мудрее, могла бы и промолчать. Ненавижу, когда меня жалеют. Особенно когда у жалости этой явный деструктивный подтекст. Так относишься к шелудивому уличному псу – вроде бы и сердце сжимается смотреть, как под шерстью бугрятся ребрышки, но если он, блохастый и лишайный, решит подойти, не задумываясь, отпихнешь ногой.

– Ладно, – говорю, – не расстраивайтесь. Может быть, вам еще и повезет.

– А вам? – все-таки ощетинивается она.

– И мне, – как ни в чем не бывало улыбаюсь, – мне-то сегодня точно повезет, ведь через полтора часа я наконец доберусь до дьюти-фри.

– А вот я могу отовариваться в дьюти-фри хоть каждый день, – немного смягчившись, хвастается стюардесса.

Ничего не успеваю ей ответить, ибо в проход вплывает один из гостей, порядком набравшийся текилы. Его мутноватый взгляд сначала безо всякого интереса скользит по варикозным стюардессиным ногам (при этом она так бледнеет и сутулится, словно он – агрессивный конкистадор, а она – девственная индианка; право, смешно), потом утыкается в меня.

– А ты чего это здесь делаешь? – он говорит медленно, как и большинство подвыпивших людей, которые хотят казаться трезвыми.

– Меня отпустили покурить.

– На земле покуришь, – он хватает меня за лацкан кокетливого пиджачка, но не рассчитывает сил, и ткань с треском рвется, – идем, там народ заждался. Да и подружка твоя притомилась. Не будь эгоисткой, красотка!

Улыбнувшись, иду за ним. Сексуально повиливаю бедрами (благо этому искусству меня научили в агентстве Хитрюк). Оборачиваюсь, чтобы попрощаться со стюардессой, и вдруг перехватываю ее холодный злой взгляд.

– Ну да, – говорит она вполголоса, чтобы услышать могла только я, – ну и пусть мне сорок три, ну и пусть я одинока, ну и пусть мне недолго осталось в небе. Но все равно у меня есть шанс. А вот у тебя – нет, даром что ты молода и красива. Но такие, как ты, остаются одинокими навсегда. Твоя профессия – это не совсем профессия, а диагноз. Ни один нормальный мужчина не захочет с тобой быть… Может быть, ты вспомнишь мои слова, когда тебе самой исполнится сорок три.

Может быть, она говорила что-то еще, дослушать я не успела. Меня опрокинули кому-то на колени, со мною шутили, меня щипали, обнимали, тормошили. Рядом веселилась Маша-Мишель, голая, пьяная и почему-то счастливая.

В какой-то момент я ее спросила:

– Слушай, как ты думаешь, у нас с тобой есть шанс?

Мы обе стояли на коленях, в метре друг от друга. Чьи-то жадные пальцы шарили в моих волосах.

– В смысле? – Мишель тупо на меня уставилась.

– Быть любимыми, – серьезно отвечаю, – найти мужиков, которые смирятся с нашим прошлым и будут принимать нас такими, какие мы есть.

– Ты что, обкурилась? – загоготала она. – Что за бред?

– Это не бред. Хотя ладно, забудь… Просто скажи – есть шанс или нет?

– У нас есть член, – подумав, кивает она, одновременно нащупывая молнию на ширинке жениха, – это и есть нас шанс. Главное, найти тот член, к которому прилагается глубокий кошелек… Ну что ты приуныла, подруга? Я же серьезно. Нет шанса только у той бабы, на которую не встанет ни один член.

Вот вам и бытовая философия.

Украдкой смотрю на часы – единственное, что на мне осталось.

До посадки остается один час двадцать пять минут.

У «свободной куртизанки», моей подруги Лизы, день рождения. Ей исполнилось тридцать пять – кто бы мог подумать. Хотя если приглядеться – под глазами ее тщательно замаскированная сеточка мелких морщинок, овал лица начал оплывать, как восковая маска, забытая на полуденном подоконнике, над кожаным ремнем выпирает зефирная плоть, на руках выбухают фиолетовые венки. Не девочка, в общем. Но с толку сбивают ее звонкий голос, ее заливистый смех, ее энергичность и щенячья бесшабашность.

В свой юбилей Лиза решила устроить мне сюрприз – а что, это было вполне в ее духе.

– Будь готова к десяти, только ничего не ешь, – предупредила она, – и оденься понаряднее!

– Не поздновато ли для торжественного ужина? – удивилась я.

– Самое то! – расхохоталась Лиза. – И потом, у меня до девяти все расписано. Мои мальчики хотят поздравить меня с праздником. Каждому отвожу максимум сорок минут.

– Ничего себе секс-марафон, – я в очередной раз подивилась ее безбашенности, – жива-то будешь?

– И жива, и здорова, – заверила она, – да еще и с одиннадцатью подарками. Именно столько я назначила встреч. Не посмеют же эти козлы без подарков явиться, тем более что я всем сказала, что хочу. Вадим Петрович должен привезти два ящика «Вдовы Клико», Сан Саныч – кольцо из Tiffany. Еще один хрен с горы купит мне серию кремов La Mer – а что, я уже взрослая девочка, пора начинать тратить бешеные бабки на кожу.

– Ты ненормальная, – улыбнулась я, – ладно, к десяти буду ждать.

Специально для этого вечера я собиралась одолжить у Пабло какое-нибудь коллекционное платье. Но он принялся так дотошно расспрашивать – что за Лиза, почему она на вольных хлебах и не собираюсь ли я последовать ее примеру, а если собираюсь – в курсе ли, какие меня ждут проблемы, – что я решила: к черту бездонную гардеробную агентства! И предпочла простенький шелковый сарафан в горох, купленный давным-давно в богемном секонд-хенде «Фрик-Фрак», плюс массивные вязаные бусы. Платье – белое, горох – красный, и бусы тоже красные. Вокруг головы я повязала красную ленту, губы мазнула алой Nina Ricci, и в итоге выглядела как голливудская актриса сороковых.

В пять минут одиннадцатого под окнами просигналили. Я даже не удивилась, выглянув в окно и увидев белый лимузин – Лиза любила гулять с размахом. Цокая старомодными каблуками (нет, то были не раритетные туфли какой-нибудь запасливой тетушки, я их купила за бешеные деньги в Риме – отреставрированный винтаж), спустилась вниз. В моей руке был подарочный пакетик, в нем – бледно-розовая ночная рубашка La Perla и шоколадная свеча из секс-шопа, якобы являющаяся афродизиаком.