– Я думаю, достаточно того, что Римма Кузьменко была связана с вашим Купреяновым, – возразил Ползучев. – И поскольку следствием практически уже установлено, что он был организатором убийства, его связи могут вывести и на киллера, и на заказчика. Так что если вы, Михаил Александрович, действительно хотите помочь следствию, предоставьте мне всю известную вам информацию о связях Купреянова и его подельника Еремина, за освобождение которого из СИЗО вы тут с Зоей Юрьевной недавно ратовали.

– Так, с тобой все ясно, «важняк» хренов… – презрительно бросил Черкасов. – Зоя, по-моему, мы с тобой здесь зря теряем время, – обратился он к внимательно слушавшей их разговор Василевской.

Зоя была с ним согласна. Она и сама убедилась, что Ползучеву бесполезно объяснять, что его версия – это не истина в последней инстанции. Хорошо еще, что он ограничился подпиской о невыезде для Черкасова. Показаний Еремина, которые тот дал в первый день задержания, видимо, оказалось недостаточно, чтобы выдвинуть Черкасову какие-то обвинения. Возможно, арестованный детектив вообще пошел в отказ, потому Ползучев и не упоминал о его показаниях при допросе Черкасова. Еремин у него сейчас единственный обвиняемый по этому делу, и если признательные показания у него выбили под пытками, разговаривать с молодым да ранним «важняком» старший следователь Василевская уже будет по-другому. Покидая кабинет Ползучева, она предупредила, что в его интересах, чтобы с Ереминым ничего не случилось в СИЗО.

Когда Василевская с Черкасовым вышли, Ползучев созвонился с Шубкиным.

– Василий Аркадьевич, не могли бы вы сейчас приехать ко мне? Мне нужно допросить вас как свидетеля, – пояснил он Шубкину причину его срочного вызова в прокуратуру.

– Юрий, как вас там по отчеству? – с пренебрежительной интонацией в голосе осведомился тот.

– Викторович, – подсказал Ползучев.

– Юрий Викторович, если вам нужно допросить меня как свидетеля, вызывайте меня повесткой, с указанием даты и времени явки на допрос. А мчаться к вам по первому же вашему звонку – извините. У меня есть своя работа и свое начальство, – раздраженно бросил Шубкин и повесил трубку.

Получив такую отповедь, Ползучев уже не сомневался, что это Шубкин установил ему «жучок». Ладно, если он это сделал, чтобы просто быть в курсе, как идет расследование. Ведь администрация рынка обещала денежное вознаграждение тем, кто раскроет убийство их хозяина, вот они и хотят знать, за что и кому платят свои деньги. Но Юра и сам понимал, что такое объяснение выглядит малоправдоподобным, только лишние проблемы ему были ни к чему, и он решил пойти по пути наименьшего сопротивления – поскорее завершить расследование, в котором главными обвиняемыми он уже сделал Купреянова с Риммой Кузьменко, а для верности дожать пошедшего в отказ Игоря Еремина.

В рамках оперативного сопровождения дела он дал сегодня поручение оперчасти СИЗО плотно поработать с полезшим на рожон подследственным, и операция по принуждению строптивого арестанта к сотрудничеству со следствием, наверное, уже началась. Режим содержания в следственном изоляторе ведь может быть очень разным. Мягким для тех, кто согласился на «явку с повинной», и строгим и очень строгим для «отказников». Сохранить «явку с повинной» – это прямая задача тюремных оперов, которые для выполнения плана по раскрытию преступлений должны побуждать ранее уже давших «чистосердечные показания» к признанию в еще каких-нибудь преступных деяниях.

Как именно оперчасть будет выполнять его поручение насчет Еремина, «важняка» Ползучева мало заботило. Сегодняшний вечер, например, он собирался провести с давно набивавшейся ему в жены бывшей однокурсницей – сексапильной блондинкой Мариной Коноплевой. Секс с изобретательной в постельных забавах Маринкой занимал его куда больше, чем рутинное расследование уголовных дел.

* * *

Самые главные ошибки подследственные допускают на первых допросах. Именно первичные показания, какими бы методами они ни были получены, учитываются в суде прежде всего. И если до суда к подсудимому была применена мера пресечения в виде ареста, то будь он хоть трижды невиновен, его шансы выйти на волю без приговора, связанного с лишением свободы, весьма и весьма призрачны. И в случае, если отказавшийся от своих первых признаний обвиняемый ссылается на то, что он их дал под давлением со стороны следствия, суд скорее всего встанет на сторону следствия. Подсудимый уже отсидел какое-то время в СИЗО (а суда можно дожидаться и месяц, и год, и два), и если ему вынесут оправдательный приговор, то получается, что человека держали в тюрьме незаконно. Отвечать за это должны следователь, избравший ему меру пресечения в виде заключения под стражу, и судья, вынесший соответствующее постановление, потому арестованных подследственных суд старается не оправдывать. Такая вот корпоративная солидарность служителей Фемиды, о которой Игорь Еремин в общем-то знал, но надеялся на собственную исключительность. Когда налоговая милиция в отместку за его острые публикации бросила его за решетку по липовым обвинениям (был бы человек, а статья найдется), столько людей тогда боролись за его освобождение, что налоговики, испугавшиеся поднятого в прессе шума, быстро пошли на попятную и сфабрикованное против него уголовное дело было благополучно закрыто. Сейчас, после его «чистосердечного признания» и предсмертных показаний Купреянова, что они якобы собирали информацию о Баранникове для киллера, рассчитывать на широкую поддержку общественности не приходилось.

Игорь понимал, что в такой ситуации ему очень непросто будет доказать, что он не верблюд, и уже начинал сожалеть, что отказался от адвоката. В суде он и сам сможет за себя постоять, а вот в следственном изоляторе для связи с внешним миром адвокат ему бы не помешал. Разжившись у сокамерников карандашом и бумагой, он подробно описал свои детективные злоключения и привел аргументы и факты, убедительно (на его взгляд) свидетельствующие, что уголовное дело против него сфабриковано. Дело оставалось за малым – передать эту «маляву» своим бывшим коллегам-журналистам. Как и в общих камерах, в «тройниках» была налаженная связь между арестантами – так называемая «дорога». Обменяться посланиями с соседними камерами можно с помощью «коня» или найти «ноги», которые передадут записку в нужную камеру или на свободу.

«Коня» плетут из ниток распущенной для этой цели какой-нибудь вещи. Из этих ниток сплетается тугая веревочка, к которой привязывается грузило. Арестанта, у которого лучше всех получается «гнать коня», называют «конегоном» или «дорожником» – он отвечает за «дорогу». Наладить ее задача непростая. Тюремное окно изнутри защищено решеткой с мелкими ячейками, в которые больше спичечного коробка ничего не пролезет, за ней застекленная рама и мощная решетка из арматуры. Снаружи окно закрывает «намордник» – металлический лист, затрудняющий доступ в камеры солнечного света и свежего воздуха. «Намордники» были изобретены еще во времена сталинского ГУЛАГа специально для борьбы с «тюремным телеграфом», но находчивые арестанты всегда найдут способ, как наладить связь между камерами (в крайнем случае, через канализационные стояки), и без «дороги» не останутся.

Для подачи и приема «коня» используются «причалы» – удочка из проклеенных хлебным клейстером газет, скрученных особым способом. После всех приготовлений «конегон» выпускает «коня» на свободу и трижды стучит ногой в пол, что означает: «Прими “коня”!» Ответственный за «дорогу» из нижней камеры должен высунуть свой «причал» и принять «коня». При определенной сноровке можно наладить «дорогу» и с соседними по этажу камерами с помощью так называемого «бокового коня». Для этого из двух соседних камер высовываются «причалы», на одном из которых «конь» с грузом, который раскачивают до тех пор, пока другому «конегону» не удастся подцепить его на свой «причал». Бдительные тюремщики регулярно обрезали «коней» специальными ножницами на длинных шестах, но вскоре «кони» снова висели на своих местах.