Когда мы находились в Рио, объявился какой-то русский хореограф, утверждавший, будто он изучал танцы бразильских индейцев. Находясь в Сан-Паулу, мы репетировали его балет каждый день, но он не имел большого успеха. Из Сан-Паулу мы переехали в Сантус. Наш режиссер Камышов вспоминал этот город как место, где во время Первой мировой войны сгорело большинство декораций труппы Дягилева. Поездка в Буэнос-Айрес на «Марсилии» была очень тяжелой. Каюты второго класса выглядели чрезвычайно убого, и те, кто мог, переместились в роскошные каюты первого класса. Штормило, и многие пассажиры заболели. На борту парохода находилась аргентинская футбольная команда. Помню, как замечательно футболисты танцевали танго друг с другом. Возможная вариация для «Фасада». Когда мы прибыли в Буэнос-Айрес, на пристани нас встречала огромная толпа, но люди пришли не для того, чтобы приветствовать Павлову, как можно было ожидать, а для того, чтобы приветствовать возвращающуюся домой футбольную команду.

В Буэнос-Айресе было холодно, и я радовался тому, что нашел немецкий отель с центральным отоплением, где, по крайней мере, мог потребовать то, что хотел. Некоторые из членов труппы благоразумно остановились в аргентинских пансионах, но там было холодно в комнатах, выходящих во внутренние дворики. Театр «Колон» – один из самых замечательных театров, и хорош он по обе стороны рампы. Его огромный зрительный зал вмещает пять тысяч человек, на месте для оркестра может разместиться сто двадцать музыкантов, а на сцене – несколько сотен артистов, и она не будет казаться переполненной. Но он не только огромный, но и действительно хороший. Балеты для предстоящего сезона ставил Романов, и мы были очень рады новой встрече с ним. Он поставил чрезвычайно забавный танец для мужчины и двух девушек. Мы со Славинским по очереди исполняли мужскую партию. Жена Романова Смирнова возобновляла для Павловой grand pas из «Пахиты». Хотя по прошествии времени оно может показаться довольно изысканным, но в то время казалось ужасно устаревшим, и девушки вызывающе демонстрировали свое неприкрытое отвращение к нему. После отъезда из Буэнос-Айреса его больше не репетировали, и все решили, что он так же, как и бразильский балет, канет в Лету, но, оказалось, то была временная отсрочка. Во время этого сезона Павлова решила обратиться к Ван Рилу за фотографиями – во время ее предыдущего посещения он прекрасно сфотографировал ее. На этот раз ей хотелось сделать фотографии «Осенних листьев», и она попросила меня пойти с ней в студию и проследить за тем, чтобы фотографии были сделаны в правильный с точки зрения танца момент и чтобы все остальное тоже было в порядке. У меня возникло ощущение, будто Ван Рилу не слишком нравилось мое присутствие, но, когда я вижу эти прекрасные фотографии Павловой и Обри Хитчинза в «Осенних листьях», я испытываю некоторое чувство гордости оттого, что я хоть в малой степени причастен к их исполнению.

Мы дали несколько представлений в «Ла-Плата», но больше по Аргентине не ездили. После сезона в театре «Колон» мы отправились в Монтевидео и танцевали в театре «Уркиза». В городе тогда находился русский фотограф Яравов, он пришел в театр, чтобы пофотографировать. Он сделал много фотографий одной Павловой, но сфотографировал и меня в «Кришне и Радхе» и в «Русском танце». По дороге назад в Англию мы остановились в Сантусе, где я сошел на берег и отправился на поиски пластинок. Я их отыскал и расплатился бразильским банкнотом, оставшимся у меня после посещения Бразилии, состоявшегося шесть недель назад. Он оказался уже несколько лет как вышедшим из употребления. Добрый хозяин магазина был шокирован тем, что подобную шутку сыграли с гостем его страны, и отправился опротестовывать его в банк, где его обменяли на хороший.

Еще до того, как мы добрались до Англии, мы уже знали, что в ноябре снова поплывем на Восток.

Недели между нашим возвращением из Южной Америки и отъездом в Египет быстро пролетели. Мена-ка возобновила уроки и предложила мне принять участие в ее концерте в Бомбее, когда труппа приедет туда в конце года. Я был очень взволнован, но испытывал некоторые сомнения и сказал, что должен спросить на это позволения. И Дандре, и Павлова были тогда в Париже, так что прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось спросить. Павлова охотно дала позволение, и я послал радиограмму Менаке, находившейся на пути домой в Индию.

Часть труппы находилась в Лондоне, а другая – в Париже, и Дандре попросил меня сопровождать английскую половину в Париж, откуда вся труппа отправится в Марсель, где сядет на французский корабль, направляющийся в Александрию. Я ощущал огромный груз ответственности, но все прошло гладко, моя мать нисколько не беспокоилась и не сомневалась в том, что я справлюсь с этим делом. Вот когда Дандре говорил: «Мальчик мой, будь так добр, возьми этот чек, пойди в «Мартинз-банк» около Темпл-Бар и получи по нему деньги, я должен заплатить труппе после репетиции», тогда моя мать приходила в ужас, опасаясь, что меня ограбят.

– Возьми такси, – озабоченно говорила она, но я насмешливо отвергал ее совет.

– В автобусе полно народу, там гораздо безопаснее, даже если кто-то знает, что я везу эти деньги.

Ночная поездка в Марсель была ужасно неудобной: у нас не было спальных мест, стояла зима, и отопительная система действовала через большое металлическое приспособление в полу. Мы ехали с десяти часов утра и к двум часам следующего дня почувствовали, что дошли до предела: было так холодно снаружи и так жарко внутри, и некуда поставить ноги. В конце концов мы уснули от полнейшего переутомления. Поездка по морю была недолгой, я умудрился сесть за стол с французской семьей. Я надеялся, что это улучшит мой французский, и это была беспроигрышная игра, поскольку ничто не могло ухудшить положение. Мы снова танцевали в старинном театре с красным плюшем и позолотой, но больше не было моего отеля с огромной комнатой и кроватью под пологом. Во время прошлой поездки в Египет нам казалось довольно прохладно после Индии, на этот же раз после Англии мы наслаждались приятным теплом. Как-то у меня разболелся живот, однако мне удалось собраться с силами и хоть и с опозданием, но прийти на репетицию. Поднявшись на сцену, я обнаружил, что репетиция прервана: Павлова сидела на стуле, а все остальные члены труппы собрались вокруг. Я догадался, что происходит просмотр, в центре сцены какая-то женщина танцевала с огромным питоном. Не понимаю, почему ей в голову пришла мысль поступать в балетную труппу, но она была русской эмигранткой, так что Павлова, конечно, согласилась ее посмотреть. Беда в том, что змея не привыкла выступать в этот час, слишком рано после еды, и ее вырвало прямо на сцене! Запах, который, казалось, сохранялся до конца сезона, чуть не вызвал у меня рецидива.

Каир показался мне более занимательным, чем во время моего первого посещения. Нас познакомили с Фредди Элуэртом, который был менеджером «Шепердс», добрейшим и остроумнейшим человеком, какого я когда-либо встречал, он развлекал нас всех по-королевски. В Каирском музее были выставлены реликвии Тутанхамона. Наше свободное время почти не совпадало со временем работы музея, но если поспешить во время ленча, мы могли провести там час. Это означало, что следовало приходить туда много раз, но мне редко доводилось проводить так много часов в восхищении. Все было настолько изысканным, а древность этих предметов заставляла изумляться тому, как хорошо они сохранились. Нам предоставили свободный день для осмотра достопримечательностей, и труппа разделилась на группы, чтобы посмотреть то, что наиболее интересовало в пределах отведенного нам времени. Группа, к которой я присоединился, отправлялась на восходе на машине в Сахару. У нас был замечательный гид по имени Сулейман Сулейман, чья семья с давних пор работала с археологами, и его претензии, безусловно, имели под собой основания благодаря большому количеству достоверной информации, которую он сообщал, и его умению привлечь наше внимание к деталям фресок. По дороге мы остановились в пальмовой роще, где сохранялись остатки колоссальной статуи Рамсеса II, а поблизости находился сфинкс с головой барана, единственный сохранившийся от аллеи сфинксов, которая в древние времена вела к храму. Мы не пробыли там и двух минут, как возникло восьмое бедствие египетское. Из-за ствола каждой пальмы появилась пара неотразимых озорных глаз, сопровождаемых белозубой улыбкой, которая могла бы рекламировать любую зубную пасту (хотя употребление таковой было ей не знакомо).