также в главах 2 и 5), позволяет предположить, что термины исторически меняют свои значения, а социальные виды меняются географически и изменяют свои свойства так, что нам это может быть не сразу понятно. Даже родство зависит от контекста. В повседневной жизни мы можем позволить себе двусмысленности и вольные высказывания, но мы должны по-другому относиться к первичным категориям школьного анализа. Как правило, мы воспринимаем социальный тип не как совокупность, а скорее с определенной точки зрения. Научные методы, хотя их обычно не называют таковыми, по сути, представляют собой способы компенсировать пристрастность наших точек зрения. Но теория, которую я здесь излагаю, подталкивает нас к большему. Мы должны приостановить объект, открытый или расчлененный, одновременно отвергая заблуждения как эссенциализма, так и грубой антиабстракции.

Говоря иначе, слишком часто научные исследования ведутся без учета изменчивости местных концептуальных категорий. Например, англоязычная наука о "науке" в Японии часто не соответствует действительности, потому что ученый недостаточно знаком с британской историей науки и поэтому стремится объяснить Японию анахро-нистически; точно так же некоторые американские исследования американской "религии" не имеют представления о реальном разнообразии способов функционирования "религии" как социального типа в других культурах и эпохах и поэтому воображают исключительность там, где ее нет. Ошибки сходства и различия могут быть обоюдными путями. Ученые постоянно предполагают, что другие культуры либо более похожи на их собственную, либо более отличаются от нее, чем это есть на самом деле. Сравнение - почти неизбежный побочный продукт перевода (например, перевод imani как вера уже подразумевает сравнение). В других обстоятельствах инсайдерские рассказы, стремящиеся избежать сравнения, как правило, порождают собственные слепые пятна или анахронизмы (например, предположение, что Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок подвижного типа из-за незнания новаторской работы Чоэ Юнь-уя 최윤의). Эти проблемы можно было бы частично снять, если бы ученые признали свои категории как исторически и культурно обусловленные социальные виды. Два конкретных следствия из этого: 1) ученые, работающие с другими культурами или эпохами, должны понимать особенности своих собственных местных социальных видов; и 2) ученые, работающие только со своей культурой и эпохой, должны знать хотя бы несколько других исторических и культурных контекстов.

Чтобы проиллюстрировать, что теория социальных видов позволяет нам увидеть, я хотел бы рассмотреть пару социальных видов.

Рассматривать "молотки" как социальный вид - значит признать, что как вид артефакта люди вряд ли найдут "социальное конструирование молотков" полезным де-ретифицирующим пониманием. Тем не менее, можно прояснить, как они конструируются как вид. Основная функциональная способность молотка - это его способность наносить удары по небольшой площади, обычно по другому меньшему объекту. Это означает, что его возможности ограничены базовой физикой, включая твердость доступных материалов и функциональную необходимость эффективно направлять силу. Молотки вообще относятся к эргоническому типу, и не стоит удивляться тому, что мы обнаружили свидетельства сближения производства молотков протогомо сапиенсами по крайней мере 3,3 миллиона лет назад. Уже в среднем палеолите разные люди придумали конструкцию молотков в виде утяжеленной головки, прикрепленной к рукоятке.85 Кроме того, понятие социального конструирования в теории социальных видов позволяет нам провести различие между камнем, найденным на пляже, и молотком, поскольку для того, чтобы быть социальным видом, необходимо, чтобы разумное существо играло каузальную роль в наделении его способностями. Таким образом, можно использовать камень для отбивания, но камень становится молотком только тогда, когда он был изменен или сформирован в соответствии с этим использованием.

Если молотки представляют собой общий социальный тип, порожденный эргонической конвергентной привязкой, то подтипы молотков затем отходят от этого более широкого класса. Например, подтип "когтевой молоток" появился вместе с производством римлянами кованых железных гвоздей. Таким образом, этот тип молотка приобрел дополнительные (реляционные) полномочия, помимо тех, что были у обычного молотка. Последующие молотки с когтями в основном создавались путем подражания процессам закрепления, при этом их возможности были ограничены как способностью создавать целенаправленную силу, так и способностью вытаскивать гвозди (свойства которых эволюционировали вместе с ней). Фактический физический состав молотков со временем менялся в зависимости от развития других материальных технологий (включая технику ковки, разработку резиновых ручек и так далее). Таким образом, как миметические виды, молотки с когтями происходят от общего предка. Но стоит также отметить, что их название как инструментов существенно различается в разных языках, и существуют региональные различия в специфических стилистических особенностях (например, немецкое Zimmermannshammer означает буквально "молоток плотника", типичный немецкий когтевой молоток, который, вместо того чтобы иметь два когтя одинаковой длины, имеет один длинный и один короткий когти; но большинство носителей немецкого и английского языков признают оба региональных варианта как когтевые молотки).

Более того, физические свойства молотков также наделяют их репрезентативными свойствами. О молотах как метафорах можно написать целую книгу (и, вероятно, так оно и есть), но стоит отметить, что метафорическая образность молотов, хотя и обязательно разнообразная, отчасти ограничена отсылкой к функциональным свойствам молотов, а также изображением молотов в более ранних источниках. Так, например, специальное оружие Тора - Mjǫllnir - в древненорвежских текстах называется hamarr (молот), в которых обыгрывается способность оружия наносить мощный удар, подобный "громовому". Однако значение и сила молота Тора определяются расширяющимся каноном литературных, кинематографических и других художественных изображений молота Тора (которые отличаются лишь минимальной последовательностью).

Наконец, прежде чем мы оставим тему молотков, данный представитель рода "молоток" может быть функциональным инструментом, предметом искусства, центром работы, политическим символом и так далее в разное время, в зависимости от его создания или различных моментов использования. Все это означает, что вопрос не в том, "религиозен ли этот молоток?", а в том, "когда этот молоток религиозен?", и теория социальных видов дает нам возможность ответить на него. Молоток, выставленный в художественной галерее, будет прочитан как предмет искусства с некоторыми сопутствующими атрибутами предметов искусства (например, люди будут приписывать ему конкретного создателя, пытаться прочитать его эстетически или в более широком историко-художественном контексте и т. д.). Если тот же молоток поместить на алтарь, то он приобретет другой набор атрибутов (например, люди будут склонны рассматривать его с точки зрения символизма, скажем, веры асатру и так далее). Иными словами, принадлежность конкретного артефакта к более широкому набору видов зависит от ситуации и контекста.

Возвращаясь к тому, с чего все началось, мы могли бы начать рассматривать категории мастера дисциплин как социальные виды. Опять же, я написал книги (и мог бы написать еще больше) об одной только категории "религия". Во-первых, поскольку "религия" - это вид, который обычно эссенциализируется, нам нужно начать с его де-реификации. Рассматривать религию как социальный тип процесса - значит, в первую очередь, дать