— Да нет, Пал Викторыч. Я имею в виду — прямо здесь можно?

— Ну как, — просипел Еремеев неохотно. — Ну включить можем — только она же ничего делать не будет, это ж как процессор без компьютера. Потом, как она себя покажет? Она ж контрприбор, так сказать. Тут объект нужен — элементы КАЗСиК, не знаю, сигналка как минимум.

— Так у меня сигналка есть, ежевечерне сдаю, — обрадовался Шестаков. — На нее как среагирует? Вырубит к черту?

— Да как скажете, — сказал Еремеев. — Можно настроить, чтобы вырубила, можно — чтобы всю систему замкнула, можно — чтобы показала, куда сигнал уходит, и что делать, чтобы охрана не примчалась.

— О! — сказал Шестаков. — А давайте, а? Ну быстренько, на минимуме и без ущерба, а? У нас же есть еще, э, десять минут — хватит ведь, а?

Еремеев пожал плечами, странно глядя на Шестакова. А тот заторопился:

— Включайте тогда, лады — а я пока на охрану позвоню, чтобы сигналку приняли — ну и чтобы потом в ружье не поднимались, если что вдруг…

— Что значит «если»? — пробурчал Еремеев, сложно провел руками по «четверке», чем-то щелкнул и десяток раз ткнул пальцем в засветившуюся голубым полоску, которая тут же погасла.

— О, — сказал Шестаков, почувствовав, что стрижка на затылке вдавливается корешками в череп, а лопатки ведет к хребту.

— Это безвредно, мы и снимать не стали, — просипел Еремеев, не глядя на него. — Лишний индикатор, скажем так. Вы звоните.

— Ага, — сказал Шестаков, обошел стол, снял трубку, набрал охрану и сказал:

— Да, дежурный, добрый день. Митин далеко? Дай его. Герман Юрьевич, здравствуйте. Мы тут эксперимент… Что?

— Тихо, — повторил Еремеев, уставившись на «четверку», которая ныла негромко и противно.

— Секунду, — сказал Шестаков в трубку, прикрыл ее ладонью и спросил, чуя недоброе: — Проблемы?

— Тихо! — повторил Еремеев, не отводя взгляда от чемоданчика.

Накрылся приборчик, с подступающим бешенством понял Шестаков и сжал трубку, как гантель. Еремеев осторожно поднял «четверку», повел ее вправо и влево. Звук чуть изменился.

— Экранчик бы, да ладно, — пробормотал Еремеев и что-то подкрутил внизу. На прежнем месте затеплилась голубая полоска. Еремеев поднес «четверку» к телефону на столе Шестакова — и полоска вспыхнула, как светофор юных летчиков, для которых нет цветов, кроме небесных. Еремеев ткнул прибором в сторону Шестакова, компьютера, двери, провел «четверкой» вдоль столешницы и пола, уложил ее в гнездо и поинтересовался:

— Отвертка у вас есть?

— Зачем? — глуповато спросил Шестаков.

— «Жука» достать, — объяснил Еремеев. — У вас прослушка в телефоне.

Чулманск.

Вячеслав Забыхин

Славка сразу понял, что не успеет добраться до SsangYong. Было ощущение, что и до подъезда-то добраться не сможет — так и застынет кривой березкой возле слипшихся в страстном объятии объектов, время от времени тюкая их кулачком в ожидании патруля. Да и босс по всем признакам не должен был успеть — больно уж круто и обложно выскочили официалы, как будто рядышком караулили.

А раз так, включался вариант «Врассыпную». После Ростова регламент «звездочки» предусматривал для таких случаев немедленный разбег в разные стороны. Предусматривал железно и чуть ли не под кровавую расписку. Впрочем, почему «чуть ли»? В Ростове Паша так страстно намеревался всех спасти, что сам лег и еще кой-кого под донорство подвел.

Славка побежал, почти не отвлекаясь на сеанс Вильгельма Телля, устроенный боссом. Только отметил, уже покидая двор, что озвучка намекает на веселые титры.

Он захромал вторым из трех маршрутов отхода, сквозь дворы до микрорынка — там можно затеряться и заскочить в маршрутку. Этот вариант был самым глухим и коротким. Славка не сомневался, что с длинным не справится. Нога, которую он на ходу судорожно перетянул шарфом, не слушалась напрочь, застывала на месте и подворачивалась, как мерзлое бревно с острием вместо ступни. Короткий-то путь представлялся неодолимым, особенно поначалу, когда каждое движение протыкало велосипедной спицей, тупой и длинной. И что, сука, характерно, протыкало, помимо простреленной голени, всю ногу, копчику тоже прилетало. Спасибо хоть кровь с джинсов не падала, а джинсы черные. Ледянистое хлюпанье в ботинке мы переживем. Наверное.

Славка хромал, сосредоточась на необходимости не хромать, не быть на виду и выглядеть обыкновенно. И уже не удивляясь, а радуясь свойственной Чулманску пустоте широченных проспектов и просторных дворов. Навстречу попались несколько спитых пролетариев и штук пять однотипных теток, толстых и с гроздьями растопыренных и потрескивающих на морозе полиэтиленовых пакетов с эмблемами «Пятерочки» и «Магнита». Пакеты — это хорошо, в незагруженном виде тетки представляли бы собой цепких свидетелей, а так были сосредоточены на грузе и мыслях о его оприходовании.

Постепенно Славка разошелся и разогрелся. Спица уже не протыкала насквозь, а лениво выламывала, да не могла выломать колено. Ботинок изнутри подсох и стал липким, зато теплым.

Первый раз Славка присел у самого рынка — это, значит, почти через километр. Возможность возникла: базарчик мерз вдоль неожиданной аллеи, разбитой на пустыре между кварталами, а перед аллеей был окаймленный скамейками сквер с заснеженным провалом, под которым архитекторы подразумевали фонтан. На скамейках с противоположных сторон фонтана куковали смешной дед с сумкой и парень, похожий на наркомана.

Славка, смахнув снег, подложил перчатки и сел через скамейку от деда. Пора было отдышаться, перекурить, стянуть шарф с ноги, которую задергало по-другому, вбок и внутрь. А заодно убедиться, что синяя куртка не мерещится, а в самом деле устойчиво держится в кильватерной струе. Идею решить вопрос методом ускоренного заскакивания в маршрутку Славка отмел как нереальную. Рынок был полупустым, нога терпимой, но даже мечтать о внезапном и стремительном рывке было больно.

Славка в один затяг высадил полсигареты и лишь затем осторожно ощупал штанину с почти незаметной задубелой дыркой. Дымя уже менее надсадно, потихоньку стянул шарф с ноги, оскалился на мурашек и принялся закручивать модную петлю на шее. Закинув голову и почти по правде не замечая мужика в синей куртке. Мужик деловито и не глядя по сторонам, а особенно в Славкину сторону, прошагал по ту сторону фонтана и остановился у первого же навеса с шерстяными носками, в которые немедленно уткнулся. Носом. А глазами почти звучно постреливал в сторону Славки.

И стало понятно, что делать.

Слава еще немножко посидел, с наслаждением обмякнув всем, чем можно, и сожалея, что ногой вот никак нельзя — хуже будет. Выкинул окурок и сказал себе: подъем, спецназ. Повозился здоровой половиной тела и повторил увещевающе: спецназ, подъе-ом. Осоловеешь щас, замерзнешь и все такое. Труба зовет.