в знак извинения помочился капитану на ботинок. Тот с ангельским лицом вытерпел все это. Что делать? Он так привязался к этому зверьку. Больше того: он в первый раз к кому-то привязался. Как-то раз — это было на его прежнем месте службы, в Сантьяго, — в уборной сошлись два бездомных пса: самец-боксер и самка-чихуахуа, выглядевшая полумертвой после случки. Сепеда-младший подобрал ее — не из жалости, а из желания посмотреть на плод столь редкостного совокупления. Самка умерла, произведя на свет Атриля. Пес оказался с тремя лапами: две задние и одна передняя, посредине. Зрелище было просто ошеломляющим. Сепеда оставил щенка у себя как диковину, но мало-помалу понял, что Атриль — лучшая ищейка в столице и окрестностях. Он мог унюхать что угодно за километры: некий безошибочный инстинкт всегда приводил его к жертве. Попайчик не осмеливался говорить вслух о телепатии, но в глубине души считал, что это так. И теперь, когда правительство, смирив гордость, обратилось за помощью к иностранным псам, капитан мог продемонстрировать Атриля во всей красе.

Самолеты приземлились одновременно с прибытием грузовика. Американцы вышли. Капитан представил им своих людей, но янки ни на кого не обращали внимания: держа в руках поводки, они вольготно расселись в кузове и достали бутылки с виски. Попайчик вместе с подчиненными был вынужден втиснуться в кабину. Главный у гостей, шериф, хлопнул его по плечу: «Свежее мясо, приятель?» — «Yes!». Из-за нехватки средств им пришлось забить Маргариту, лошадь, на которой вывозили мусор. Когда американцы зашли в казарму за мясом, капитан при помощи затрещин прогнал из кузова своих людей, жадно высасывавших из бутылок остатки огненной жидкости.

Дождь все крепчал, пробирая до костей. Развалины «Ареналя» и головешки на месте цирка тонули в грязи. Местные, прикрывшись мешками из-под картошки, молились, глядя на обугленный скелет Пирипипи, — он стоял ровно, как и раньше. Чьи-то заботливые руки накрыли его брезентом. К останкам, отныне защищенным от дождя, возлагали цветы и ставили свечи. Плотное кольцо мигающих огоньков окружило светлый обелиск.

Американцы вместе с карабинерами растолкали толпу и спустили на скелет собак. За пару секунд те обнюхали его, разобрали по косточкам, потоптали, обратили в пыль и стали тыкаться носами в своих хозяев, ища благодарности. У Попайчика кишки завязались узлом. Если этот обездоленный народ поклоняется паяцу, как святому, лучше оставить Пириппи в покое. Бедняки опустили глаза, согнули спины и молча побрели к своим хижинам. Но он-то знал, что бесцеремонные приезжие совершили кощунство. Болваны! Сейчас эти собаки возьмут след, который приведет — куда? — конечно же, к двум женщинам, Эми и Эме. Для этого хватило бы одного щенка, и не обязательно породистого. Льет как из ведра, все следы скрыты под грязью, нет ни одной личной вещи, которую можно дать ищейкам. Но ничего: трехлапый Атриль выручит их.

Невозмутимый, привычный к насмешкам, капитан отдал приказ своему псу. Тот принюхался, обежал вокруг развалин цирка своей странной походкой, остановился, присев на задние лапы, порылся передней в грязи и вытащил кусок фарфорового горшка. Атриль знал толк в охоте! Американские собаки разразились лаем, едва не обезумев, и побежали за своим новым вожаком в сторону трущобных поселков. Но далеко уйти им не удалось: путь преградила толпа оборванцев, державших в руках колья, камни, рогатки, цепи, железные прутья. Возглавлял эту орду старый паралитик, избравший средством передвижения деревянного коня на колесиках — очевидно, снятого с карусели. Противным голосом он — механически, точно заучив ее наизусть — произнес такую речь:

— Латифундисты-не-пройдут-не-отдадим-нашу-землю-мы-останемся-здесь-и-будем-бороться-до-конца!

Американцы процедили что-то по-английски, достав из кожаных курток пистолеты и гранаты. Попайчик взял Атриля на руки: еще не хватало, чтобы шальная пуля… Потом выдавил из себя:

— Друзья, мы не собираемся вам вредить. Группа паяцев-заговорщиков обвиняется в покушении на жизнь Досточтимого сеньора президента, дона Виуэлы.

И, гнусавя, он зачитал стихи Неруньи:

Где ковром расстелились долины

И луга с изумрудной травой,

Где воздвиглись крутые вершины,

Где шумит океанский прибой,

Все, забыв о трудах и тоске,

Славят имя святого Геге!

Но рукоплесканий, которых ожидал капитан, не последовало. Перейдя на торжественный тон, так не гармонировавший с красным лицом, он воззвал к беднякам:

— Будьте же патриотами! От имени первого лица государства я прошу вас расступиться!

Паралитик тоже заговорил по-другому, на этот раз свободно выговаривая слова:

— Слушай, капрал, ты о чем? Какой еще патриотизм? Ты вылизываешь задницу этим гринго. Не будь дураком: ты для них половая тряпка. И скажи им, что нам плевать на этих собак…

От такого хамства Сепеда стал зеленее своего мундира — а главное, все это было правдой. Его мужская гордость была уязвлена. Что думает весь этот сброд? Что он не способен бросить вызов иностранцам? А может, им неизвестно, что Атриль стоит всех гринго с собаками, вместе взятых?

— Эй, вы, обезьяны, если вы чего там скрываете, то я тоже вырос в трущобах и вижу вас насквозь! Сколько вам нужно?

Лица поселян озарились улыбками.

— Послушайте, полковник.

— Сначала капрал, потом полковник? Я капитан, не больше и не меньше.

— Послушайте, капитан, у этих господ наверняка есть доллары. Мы готовы поставить сколько-то песо. Эти животины, видно, неплохи, если их притащили издалека. Давайте устроим драчку с нашими зверюшками.

Толпа расступилась; перед паралитиком поставили несколько жестяных коробок, в которых поместился бы от силы кот — или карликовая собачка.

Одного дога отправили на поиски Эми и Эмы: американских псов осталось девять. Видимо, оборванцы были осведомлены об этом, потому что вынесли девять коробок. Свора заливалась лаем во все глотки.

Попайчик, считая пари заранее выигранным, объяснил американцам, в чем состоит смехотворный вызов этих нищебродов. Те поглядели на коробку и на пачку банкнот, которой потрясал изящно искривленный паралитик. Затем достали доллары и со смехом выложили их в сомбреро рядом с засаленными бумажками.

Всеобщее оживление, шум и гам! Одним духом изобразили загон из гнилых досок, камней и листов картона. Гринго запустили туда псов, сняв с них ошейники. Противники в лице немощного старика сочли нужным кое-что пояснить:

— Мы сказали «зверюшки», а не «собаки». Да, сеньоры, именно так! Это крысы! У нас нет денег, чтобы выращивать боевых петухов, и мы вывели породу боевых крыс.

И с величайшими предосторожностями девятерых бойцов выпустили из ящиков.

Крысы, как оказалось, могли лежать в ящиках лишь скорчившись. Видимо, так было задумано, чтобы скрыть их истинные размеры. Когда животные встряхнулись и размялись, то выяснилось, что по размерам каждое превосходит трех кошек. Длинные зубы блестели, словно лезвие ножа; толстые и крепкие, как сталь,