— Все в свое время, Леня! — крикнула от стола Анна.

Красивая женщина протянула Константину руку:

— Хабанеева Юнесса. Солдатская дочь и мать двоих детей.

— А это — сестры Крынкины, — сказала Анна.

На лавке у стены рядышком сидели две очень похожие друг на друга женщины. Они были одинаково одеты и одинаково собирали слезы в зажатые в кулаках платочки.

— Глебов. Племянник, — представился коренастый мужчина в дорогом костюме, но почему–то в сапогах.

— Эх, скучно, братцы! — снова подал голос Лавкин. — Сообразить бы хоть на четверых. Я и сбегать могу.

— Не торопите события, — покровительственно улыбнулся профессор Сайко. — Вам же сказали: все в свое время.

— В свое время только краны текут. Утверждаю как сантехник, — Лавкин вздохнул. — Отсюда вопрос: время для нас или мы для времени?

— Видите ли, для пловца, плывущего по течению, вода не меняется, — принялся солидно разъяснять профессор. — А вот для тех, кто плывет против течения, она всегда новая. Если вы плывете вместе со временем, то становитесь рабом этого времени. Но если вы преодолеваете время, сражаетесь с ним, тогда каждый завоеванный вами час — это ваш час. Тогда вы из пассивного раба времени превращаетесь в его активного повелителя.

— Видать, образование у вас большое, — с уважением констатировал Глебов–племянник.

— А нам мыло прислали, — сказала вдруг одна из сестер Крынкиных. — Мама наша померла, и аккурат посылка прибыла. С мылом. Мы хотели хоть обмылочек навсегда сохранить. Да затерялся он где–то. Как в новую избу перебирались, так и затерялось тоё мыло.

— Вот какие люди были, — несмело добавила вторая сестра. — Война ведь, и голод, и смертушка. А они за всех думали. За всех болели. За все времена и за всех детишек, как вот правильно товарищ говорит.

Повисла пауза.

— Так как относительно преодоления времени, товарищ профессор и доктор наук? — усмехнулся Константин.

— Да, — вздохнул профессор. — Велика ты, Россия, и не объять тебя никаким самым современным умом. Нет ли у вас папиросы, товарищ капитан?

— У меня сигареты.

— Безразлично. Я неделю назад курить бросил.

— Так, может, не давать?

— Все равно закурю, — еще раз вздохнул профессор. — Не сейчас, так к вечеру. Когда, понимаете ли, сотрясение воздухов, а тут — посылка с мылом, так не то что закуришь, а и за рюмочкой потянешься.

— Это точно! — засмеялся Лавкин. — Это ты правильно выразил, товарищ профессор.

Распахнулась дверь, и вошел красивый грузин в форме летчика Аэрофлота.

— Здравствуйте. Кажется, я не ошибся?

— Здравствуйте, Тенгиз, — сказала Анна. — Знакомьтесь, друзья. Это Тенгиз Кодеридзе.

Следом за летчиком шофер такси уже вносил большие корзины с гвоздиками.

Колхозный сарай. Самогонка уже разлита по кружкам, хлеб и селедка поделены. Именинник Святкин уселся на почетное место. Глебов разжигал костер у входа в сарай.

— Там девочки прогуливаются, — сообщил Сайко входя. — Может, пригласим их, товарищ лейтенант?

— Какие еще девочки? — нахмурился Суслин.

— Санитарочки.

— Ну не знаю, — неуверенно протянул Игорь. — Ну попробуйте.

— Хабанерочка, изобрази, — сказал Сайко.

— Есть изобразить, — Хабанеев вскочил. — Абрек, помоги.

— Потому что грузин, да? — вдруг обиделся Кодеридзе. — Раз грузин, значит, девочки, да? Обидно, понимаешь.

— Да у тебя — усы! — загорячился Хабанеев. — Усы, понимаешь? Ты же мужчина, сразу видно.

— Это совсем другой разговор, друг. Это правильный разговор.

Хабанеев и Кодеридзе вышли из сарая.

Две девушки в военной форме прогуливались в длинных мартовских сумерках по окраине Ильинки.

— И зачем ты меня сюда затащила? — ворчала одна из них, но ворчала вполне добродушно.

— Там все время молоток стучит, — вздохнула вторая. — Стук, стук — гроб, гроб. Круглые сутки.

Из сумерек возникли фигуры Кодеридзе и Хабанеева. Девушки остановились, и первая сказала с досадой:

— Здрасте вам.

— Здравствуйте! — обрадованно воскликнул Хабанеев. — А мы — за вами.

— Куда это — за нами? — насторожилась вторая.

— Девушки, — Кодеридзе для вящей убедительности снял шапку и прижал ее к груди. — Дорогие девушки, нашему другу двадцать лет исполнилось сегодня. Ай, какой друг! Замечательный друг, девушки. Сделайте ему маленький подарок. Пожалуйста. Очень прошу.

— Очень, очень просим, — подтвердил Хабанеев и тоже снял шапку.

— Это в каком же смысле подарок? — сердито спросила первая.

— Девушки, только не уходите. Умоляю! — проникновенно зашептал Абрек. — Нам в бой скоро, а вы — такой подарок! Самый лучший подарок на день рождения!

— Рискнем? — спросила вторая. — Он же сейчас расплачется, ей–богу!

— За мной! — радостно закричал Хабанеев. — За мной, девочки!

И девушки пошли за ним. А Кодеридзе сказал обиженно:

— Мужчина не плачет. Мужчина огорчается.

— Именинник просит к столу, — провозгласил Мятников. Все стали рассаживаться, и тут скрипнула дверь. В сарай вошли обе девушки в сопровождении Хабанеева и Кодеридзе.

— Здравствуйте, — сказала первая. — С именинником вас. Взвод радостно зашумел:

— Здравствуйте, девочки!

— Проходите, проходите!..

— К нам, девушки!..

— Нет, к имениннику!..

Девушки шагнули в освещенный костром круг.

И младший лейтенант Суслин вскочил, опрокинув кружку. Он узнавал и не узнавал. Он верил и боялся верить. И смотрел во все глаза… на девушек, стоявших в отблесках костра.

— Кимка.. — прошептал он. И крикнул:

— Кимка, это ты?..

Стол в большой комнате был накрыт. Анна, сидевшая рядом с Константином, встала и, обождав, когда утихнет гул голосов, заговорила, очень волнуясь:

— Товарищи! Дорогие мои друзья. Сыны, дочери, родные наших дорогих. Ровно тридцать лет назад — ровно, день в день — здесь, в Ильинке, праздновали двадцатилетие одного человека. Сегодня ему было бы пятьдесят. Но он не дожил. Он погиб как герой. Погиб на следующий день.

У Анны перехватило дыхание. Все поднялись. Справившись с волнением, Анна продолжала:

— Но мы не будем сегодня горевать. Мы будем радоваться, что такой человек жил и прекрасно отдал свою жизнь. Мы будем пить за это. И за его сына, который сейчас здесь, вместе с нами. За капитана Константина Викторовича Святкина.

Константин задрожавшей