29 июля начались переговоры Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ в Чиерне-над-Тисой. Встречу подготовил Шелест, он же отличился на одном из заседаний, начал крикливо осаживать «предателя» Дубчека, а Ф. Кригеля презрительно окрестил «галицийским евреем». Припомнил Шелест и притеснения украинского меньшинства в Словакии. В знак протеста чехословацкая делегация прервала заседание, а Косыгину пришлось сглаживать инцидент. Самые откровенные и жесткие беседы прошли в формате «встречи четверок»: Брежнев, Подгорный, Косыгин, Суслов – Дубчек, Свобода, Черник, Смрковский. Брежнев в те годы умел работать активно, а выносливый Косыгин и вовсе был переговорщиком-стайером. Новые переговоры (на этот раз – с участием представителей шести партий) состоялись уже 3 августа, в Братиславе. Миссия Шелеста дала результаты: в Братиславе Брежнев получил обращение одиннадцати руководителей КПЧ – Индры, Биляка, Кольдера, Капека, Швестки, Риго, Штроугала, Пилера, Кофмана, Барбирека и Ленарта с просьбой об оказании «действенной помощи и поддержки», чтобы вырвать ЧССР «из грозящей опасности контрреволюции». Шелест записал в дневнике: «3 августа 1968 года. К вечеру я встретился с Биляком. Мы условились, что в 20.00 он заходит в общественный туалет, там должен появиться и я, и он мне через работника КГБ Савченко передаст письмо. Так и было. Мы встретились «случайно» в туалете, и Савченко незаметно, из рук в руки, передал мне конверт, в котором было долгожданное письмо».

После словацкой встречи Брежнев отбыл в Ялту, откуда продолжал дирижировать оркестром братских партий. В Ялте Брежнев и Косыгин встречались с венгерским лидером Яношом Кадором, который взял на себя новый тур увещеваний Дубчека. Соглашения, принятые в Чиерне-над-Тисой, не выполнялись, и Брежнев настойчиво напоминал об этом Дубчеку. На Старой площади имелись записи выступлений Кригеля и Смрковского, в которых чешские коммунисты признавались перед единомышленниками, что братиславские соглашения – осознанный блеф, и Москва не остановит реформы. Приближался бархатный сезон – удобное время для спецопераций.

16 августа в Москве было принято решение о силовом решении вопроса. Опасаясь большой войны, Брежнев на языке намеков получил гарантии от госсекретаря США Д. Раска и президента Л. Джонсона. «Правительство США стремится быть весьма сдержанным в своих комментариях в связи с событиями в Чехословакии. Мы определенно не хотим быть как-то замешаны или вовлечены в эти события», – заявляет Раск. От Джонсона Брежнев добивается подтверждения верности соглашениям Ялты и Потсдама о советском доминировании в Чехословакии. Американцы в 1968-м понимали, что живут не в однополярном мире, а белые ризы блюстителей нравственности «героям Вьетнама» и вовсе были не к лицу. Скажем, 16 марта 1968-го рота капитана Эрнеста Медины уничтожила 567 мирных крестьян деревенской общины Сонгми в Южном Вьетнаме. Это преступление станет широко известным только через год, но похожих эпизодов в «Наме» было немало. Большая кровь ожесточает; силовое решение проблем в 1968-м никому не казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Президент ЧССР, генерал Людвиг Свобода в разговоре с советским послом Червоненко говорил о преданности общему делу социализма. Свобода был другом СССР, знал толк в партийной и воинской дисциплине и не был в восторге от веяний «пражской весны». Но независимость своей страны он будет отстаивать до конца, сопротивляясь прямому давлению. В середине августа члены ЦК КП ЧССР получили «черную метку» – письмо из Москвы, предвещавшее введение войск в ЧССР. 18 августа в Москве снова собрались руководители братских партий – СССР, НРБ, ПНР, ВНР, ГДР. Вожди порешили оказать военную помощь здоровым силам в ЧССР. Опорой решения было все то же письмо Биляка и компании. Союзники по социалистическому лагерю намеревались на основе большинства в Президиуме ЦК КПЧ сколотить новое Революционное рабоче-крестьянское правительство.

Министр обороны СССР маршал Гречко лично, как союзника и боевого товарища, предупредил министра обороны ЧССР генерала Дзура о вторжении.

В ночь на 21 августа войска пяти стран перешли границу ЧССР с четырех направлений в двадцати пунктах. Одновременно из СССР сразу на несколько чешских аэродромов были переброшены части ВДВ. Президент Свобода приказал вооруженным силам не оказывать сопротивления, и армия ЧССР осталась в казармах. Сопротивлялись гражданские: возводили баррикады, протестовали, встречали армию ругательными граффити («Слон не может растоптать иголку!», «Иван, убирайся домой!») и плакатами. Уже в январе 1969-го сорокалетний студент-философ Ян Палах совершил акт самосожжения на Вацлавской площади. Поход прошел с незначительными потерями. Командовал полумиллионной объединенной группировкой генерал армии И.Г. Павловский. Из 26 дивизий, принимавших участие в операции, 18 были советскими.

Координировал действия военных и политиков представитель Политбюро Кирилл Трофимович Мазуров – белорусский коммунист с героическим партизанским прошлым.

В политической борьбе все вышло сложнее. Среди членов Президиума и ЦК КПЧ не удалось сформировать просоветского большинства, многие прежние сторонники Москвы сопротивлялись слишком явному давлению. Советские войска при поддержке офицеров чехословацкой Госбезопасности задержали и перевезли в СССР Дубчека, Черника, Смрковского, Шпачека и Кригеля. В Чехословакии ходили слухи о казни Дубчека… Между тем 23 августа в Москве начались переговоры с пятеркой интернированных лидеров «пражской весны», к которым добавились самостоятельно прибывшие Свобода, Гусак и многие другие члены ЦК КПЧ. Брежнев потребовал четкого исполнения соглашений, принятый в Чиерне-над-Тисой, добился длительного (как оказалось, – до 1989 года) пребывания советских войск в ЧССР. Чехословацкие коммунисты получили относительную свободу кадровых решений. Стороны подписали Московский протокол (отказался поставить подпись принципиальный Кригель). К середине сентября Чехословакия успокоилась, затаив обиду. Армии четырех стран возвращались на прежние места дислокации. Войска СССР обживались в ЧССР, чтобы из центра Европы защищать социалистическое содружество.

Последующие полгода показали, что Кремль в ЧССР действовал достаточно продуманно и осмотрительно: страсти улеглись, и у власти в Праге оказалось небывало лояльное по отношению к СССР правительство.

С апреля 1969-го, когда главой партии был избран еще один словак – Густав Гусак – начался так называемый курс «нормализации», который в политическом смысле означал отказ от шумной гласности и сближение с Москвой. Через шесть лет Гусак стал и президентом республики. Из него получился верный союзник Брежнева, умело использовавший экономические возможности СЭВа на благо своей страны. Гусак был политиком хитроумного маневра: союзники по Варшавскому договору не вспоминали ему даже молодую дружбу с фюрером словацких фашистов Махом. Четырежды Гусаку довелось сидеть в заключении: три раза – при фашистах, и один раз – при коммунистах, в 1954-м, когда он отбывал срок вместе с тем самым Александром Махом… И все-таки Гусак вышел сухим из воды. К 63-му году его сначала амнистировали, а потом и реабилитировали. А в конце 1968-го виртуоз компромисса убедил Брежнева в собственной необходимости.

В психологической войне миров операция «Дунай» подпортила репутацию Москвы, но сохранила военно-политический статус-кво. Можно бесконечно приводить свидетельства чешской ярости и чешского разочарования. Кинорежиссер Милош Форман пишет: «Русские играли наверняка, и они, разумеется, собирались набросить на набиравшееся новых сил общество густую сеть махрового сталинизма. Сменится несколько поколений, прежде чем мы сможем излечиться от этой травмы». Память о 68-м годе была актуальной и в годы бархатной революции, когда начинал свою карьеру замечательный хоккейный форвард Яромир Ягр. На его свитере неспроста значился 68-й номер. Сегодня Ягр играет за омский «Авангард»: щедрые русские зарплаты корректируют историческую память.