Потом я позвонила Беку, но его номер не отвечал.

Наша комната была пуста. Меня не занимало, где болтается Херши в одиннадцатом часу вечера. Я легла, с головой накрылась одеялом и попыталась уснуть. Но раскрученный маховик мозга не так-то легко остановить. Он не желал сбавлять обороты, а это вызывало напряжение и боль во всем теле. Я снова и снова слышала голос Норта: «Но если ты не выберешь сама, выбор сделает окружающий мир и навяжет его тебе». Следом вспомнились слова Сомнения в ночь моего знакомства с тайным обществом: «Выбери сегодня, кому будешь служить». Я до сих пор так и не выбрала. Я все еще металась между доверием к голосу и желанием, чтобы он замолчал и больше не напоминал о себе.

– Я не хочу быть двоемыслящей, – произнесла я, глядя в потолок.

Я ждала ответа. Его не было. Тогда я перевернулась на живот и засунула руку под подушку. Я опять чувствовала себя дурой.

Под подушкой что-то лежало. Похоже, записка. Я достала ее. Лист бумаги для принтеров, сложенный несколько раз. Светя себе дисплеем унисмарта, я развернула записку. Первое, что бросилось мне в глаза, – это заголовок «Отчет об академической успеваемости». Дальше шли столбцы оценок, а под ними – имя. Авиана Грейс Джекобс. Это был табель моей мамы! В верхнем углу значилось: ЭКЗАМЕНЫ ВЕСЕННЕЙ ЧЕТВЕРТИ ЗА 2013 ГОД. Как этот лист оказался у меня под подушкой?

Я вглядывалась в мамины оценки. Сплошные «А». Высшие баллы по всем предметам. Мама была круглой отличницей. Тогда почему всего через две недели после экзаменов школьный психиатр назвал ее успеваемость «неудовлетворительной»? Многие ли выпускники Тэдема могли похвастаться такими оценками?

Я ничего не понимала. Если меня не разыгрывали, все это выглядело полнейшей бессмыслицей. Кому понадобилось представить мою маму человеком с неустойчивой психикой? У кого хватило наглости объявить ее «неуспевающей»? Этого я не знала. С тяжелым чувством я сложила лист и снова запихнула под подушку.

– Я совсем запуталась, – шептала я, трогая мамин кулон. – Где недостающие части этого пазла?

Прошло много времени. Думаю, несколько часов. Сколько – я не знала. Чудовищная усталость мешала поднести к глазам унисмарт. Измученное, ноющее тело сражалось с мозгом, требуя сна. Но мозговой маховик продолжал бешено вращаться, заставляя меня бодрствовать. Я натянула на себя мамино одеяло и попыталась мысленно представить, как я бегу вдоль желтой спирали, направляясь к центру. А в голове, в обратной последовательности, шел ряд чисел Фибоначчи: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233, 377, 610, 987, 1597. Стороны больших и малых квадратов превращались в каменные стены, а спираль – в освещенную тропу, которая терялась во тьме. Я бежала по ней, стремясь попасть в центр, словно заранее знала: там меня ждет что-то важное.

Одолев последний завиток спирали, я увидела маму. На ней был зеленый свитер, который она носила в выпускном классе, – этот свитер я знала только по снимкам. Ее темно-рыжие волосы были распущены по плечам – совсем как мои. Увидев меня, мама улыбнулась и распахнула руки.

– Мама! – закричала я, бросаясь к ней.

Подбежав, я обняла ее, уткнувшись лицом ей в шею.

– Не поддавайся обману, – прошептала мне мама. – Где ложь таится, там найдешь и правду.

– Какая ложь?

Я подняла голову. Мамины глаза были остановившимися и пустыми. Глазами трупа. Я отпрянула и теперь в ужасе смотрела, как из маминого рта, глаз и ушей потянулись ветки, густо покрытые листьями. Из мамы прорастало дерево, заслоняя и поглощая ее. Я бросилась бежать, но вокруг меня поднялись стены. А ствол дерева утолщался с каждой секундой, грозя вдавить меня в камень.

Я проснулась в холодном поту.

Часы показывали 3:33. Кровать Херши по-прежнему пустовала.

Было трудно дышать. Я побрела в ванную, решив умыться теплой водой. Это не помогло. Дрожа от холода, я смотрела на свое бледное лицо, отражавшееся в зеркале. Темные волосы облепили лоб. Вид просто страшный. Может, доктор Тарсус права и ко мне подбирается стресс? Может, я на грани нервного срыва? Да и недавний сон, в котором собственная мать вдруг превращалась в разлагающийся труп, тоже не свидетельствовал о здоровье.

Я закрыла кран и погасила свет. В комнате снова стало темно. И тут неожиданно вспыхнул экран планшетника.

Не поддавайся обману, – прошептал голос.

Дрожь сменилась покалыванием во всем теле. Состояние было препаршивейшее. Я подошла к ночному столику и взяла планшет. На экране светился логотип базы данных Министерства общественного здоровья. Я туда не заходила недели две. Экзаменационная работа была сдана, и мне хватало других дел. И вот теперь планшетник сам собой включился и сам вызвал сайт базы данных. Впрочем, сам ли?

У меня волосы стояли дыбом, когда я вводила свой логин. Только бы разрешение еще действовало! Когда страница начала загружаться, я облегченно вздохнула.

Я ввела мамин номер социального страхования и стала ждать.

Записей, соответствующих запросу, не обнаружено.

Я проверила, не ошиблась ли в цифрах номера, и повторила запрос.

Записей, соответствующих запросу, не обнаружено.

Лоб снова покрылся путом. Такое ощущение, словно мамина история болезни исчезла.

Или файл попросту стерли.

– Вот так начинается паранойя, – пробормотала я.

Воспаленный мозг никак не желал успокаиваться. Я становилась подозрительной, ища подвоха там, где для этого нет никаких оснований. По дате мамина история болезни была одной из самых ранних. Скорее всего, ее удалили, чтобы освободить место на сервере. А я оказалась такой идиоткой, что даже не удосужилась скопировать данные. Впрочем, кое-что все-таки сохранилось. Я же сделала снимок последней страницы. Последние записи, сделанные в день маминой смерти. Пусть это не вся история болезни, но мне есть за что зацепиться. Я быстро вытащила снимок на экран.

На этот раз я читала медленно и методично, стараясь понять каждое слово. «Ультразвуковая диагностика подтвердила наличие синдрома перезрелости плода и резкой стадии маловодья». Я скопировала эту фразу и запустила ее в поисковик. Он сразу же выдал ссылку на статью в «Американском журнале акушерства и гинекологии». Статья называлась: «Решение проблем при запоздалой беременности».

Я вчитывалась в резюме статьи: «Синдром перезрелости плода наблюдается в тех случаях, когда плод остается в матке сверх установленного срока, что неизбежно приводит к существенным ограничениям его роста».

Я понимала каждое слово, но только не их общий смысл. Мои родители поженились одиннадцатого июня. Я родилась ровно через тридцать шесть недель, на месяц раньше положенного срока. Во рту появился противный кисло-соленый привкус. Я снова вызвала снимок страницы и принялась искать данные по сроку маминой беременности. Ничего.

Затем мой взгляд упал на превьюшку УЗИ-снимка, сделанного, когда маму привезли в клинику. Я увеличила снимок… У меня перехватило дыхание.