холод. Возьмите его за руку, но будьте осторожны! Он вас не помнит, а Ледяные не выносят людских прикосновений.

Ката остановилась перед Колдбладом и послушно сконцентрировалась, пытаясь представить палящий солнечный диск и лучи тепла, согревающие ледяную фигуру, но ее мысли против воли возвращались к последним воспоминаниям, которые оживали и проносились у нее перед глазами, будто видения.

Оба Ледяных Короля, которых она знала, предали ее. Один — отравив ее поцелуем в оранжерее, другой — обманом украв ее сердце. Ката любила обоих Колдбладов, любила по-разному, хотя оба были злые, себялюбивые и жестокие. Она думала, что видит в их сердцах свет, и надеялась, он поможет им найти верный путь во тьме, но она ошибалась: это лишь лед отражал сияние ее собственного сердца.

Ката осторожно коснулась ладони графа, совсем как в ту роковую ночь в оранжерее. Он не двинулся, но ее обожгло таким холодом, что она тут же отдернула руку.

Нет, ни один из Колдбладов не понимал ее и ни ценил по-настоящему. Для обоих она была ценным артефактом, но сама по себе ничего не стоила, и они с готовностью принесли бы ее в жертву собственным интересам. Когда-то для нее этого было достаточно, но теперь она больше никогда не позволит себе стать чьей-то тенью, а другим — играть ее сердцем и греться в его тепле, ничего не отдавая взамен. Пожалуй, хватит с нее холода.

— Ничего не получается, — тихо сказала она Крессентии.

— Не сдавайтесь, попробуйте еще!

Ката сделала несколько безуспешных попыток представить, как огонь очага проходит сквозь тело графа, зная заранее, что у нее ничего не получится. Она не желала смерти лорду Колдбладу и искренне хотела, чтобы он снова стал самим собой, просто внутренне чувствовала: на это у нее не хватит сил. Она не может сделать того, что от нее просят.

Когда это стало очевидно для всех, Крессентия положила Кате руку на плечо и отвела ее в сторону.

— Почему эти треклятые Ледяные все еще здесь?! — раздраженно спросила Хранительница Востока Аурелию, пряча слезы.

— Они ждут приказания Ледяного Короля, — спокойно ответила та.

— Какого приказания? Гордон мертв, а Финнеган вряд ли способен отдавать приказы.

— Да, но, как ты помнишь, ледяное могущество передается по прямой линии, — осторожно напомнила Аурелия. — А Гордон оставил после себя наследника…

Она осторожно опустила глаза, взглядом указывая на мальчика, который прятал лицо в ее юбках.

— Не может быть! — широко расширились глаза Крессентии. — Но он всего лишь мальчик, холод убьет его…

— Нет, если с ним будет огненное сердце.

Почувствовав, что на него смотрят, Себастьян поднял голову и только сейчас увидел Кату. Он подбежал к ней, и она взяла его на руки, по-матерински нежно целуя его в обе щеки.

Крессентия и Аурелия обменялись многозначительными взглядами. Камень упал с их души, ибо они поняли: равновесию больше ничто не угрожает.

========== Глава 19 ==========

Прошло два месяца спустя свадьбы Хэлли, и жизнь семьи Хаксли, поначалу круто изменившаяся после отъезда любимой дочери, вошла на устоявшуюся колею. Мистер Хаксли, погоревав, вернулся к охоте и любимой трубке, а миссис Хаксли — к дому, саду и сватанию близняшек. Те, после недолгого перемирия, тоже вернулись к старым дрязгам, так что во все стороны полетели искры. И лишь Оливия и не думала прикасаться к своим любимым книгам.

Нет, дело не только в книгах, однажды поделилась наблюдательная миссис Хаксли. Лив теперь вообще не узнать: была такая язва, все требовала, чтобы дом вокруг нее ходил на цыпочках, а стала молчаливая и отстраненная, и не пойми где шляется целыми днями. Не мудрено, конечно. Видать, свадьба Хэлли заставила ее взгрустнуть по поводу собственной доли. Кому захочется остаться старой девой и потратить жизнь, присматривая за престарелыми родителями?

Несколько раз миссис Хаксли пыталась завести разговор со старшей дочерью, но та лишь презрительно фыркала, притворяясь, что не понимает причин волнений матери. Впрочем, Оливия не лукавила: для нее действительно было загадкой, почему семья провожала ее теперь такими странными взглядами.

Она не ощущала в себе перемен. Да, ей больше не хотелось читать, это было необычно, но у нее и раньше случались периоды, когда после особенно богатых на впечатления книг она долго не приступала к новым. К тому же, ей было вовсе не до книг: лето стояло в самом разгаре, и Оливии не хотелось упускать ни мгновения длинных солнечных дней.

— В этом году лето такое необычное, — однажды поделилась она с миссис Хаксли. — Все эти звуки и запахи…

— Лето как лето, — пожала плечами та. — И тебе стоит поменьше времени проводить снаружи. А то кожа загорит, и на кого ты тогда будешь похожа?

Оливия не могла объяснить, чем именно ее так притягивала природа. Но под ясным голубым небом, в прохладной тени сада, в окружении цветущих кустов и жужжащих шмелей, ей казалось кощунством уткнуться носом в книжку. В тайне от матери она приобрела уродливые, но удобные туфли, в которых можно было совершать длинные прогулки по лесу и не бояться замозолить ноги, и каждый день уходила все дальше и дальше от дома. Иногда, на короткий миг она вдруг чувствовала себя такой необъяснимо счастливой, что на глаза наворачивались слезы, и она касалась руками столетних стволов и подолгу разглядывала птиц и белок, точно видела их впервые. Лишь странные сны омрачали ее счастье.

В этих снах она что-то теряла в саду, что-то крошечное, но важное, и она искала это, стоя на коленях, но сад был изрыт кротовыми норами, а палящее солнце так слепило ее, что у нее начинала кружиться голова и она теряла сознание, просыпаясь с застилающим чувством тошноты и невосполнимой утраты. Были и другие сны, гораздо хуже. То были холодные сны, в которых она продиралась сквозь снег, почему-то босиком, и ее обмороженные ноги кровоточили, и что-то звало ее, умирающий древний зверь, он кричал ее имя, но снег путал ее ориентиры, и когда она добиралась до чудовища, было слишком поздно. В такие ночи она просыпалась, стуча зубами от холода, и лицо ее было мокрым от слез.

Оливия не могла найти объяснения ночным кошмарам, но они повторялись с завидной регулярностью, и каждый раз ей казалось, что во сне она нашла ответ, у нее наступало озарение и она клялась себе, что не забудет его с наступлением утра, но стоило ей проснуться, сон смазывался, оставляя в памяти лишь смутные очертания образов и тяжесть на сердце. Оливия закрывала глаза, пытаясь вернуться туда, где были ответы, цепляясь за ускользающие