– Это вы извините меня, джентльмены, что я перед выходом в свет не успела облачиться в парадное платье со шлейфом, – с иронией произнесла Джоана.

– Все, сконцентрировались, работаем! – скомандовал Паркс. – Майк, вперед, на разведку!

Михась бесшумной тенью преодолел два трапа и осторожно выглянул на верхнюю палубу в приоткрытый люк. Он сразу же увидел вахтенных. Их было ровно двенадцать, они вольготно разлеглись на шкафуте и, уныло поглядывая в сторону берега, посещения которого были лишены, по очереди прикладывались к довольно большому кувшину. В кувшине содержалась явно не пресная вода. Возле грот-мачты в козлах стояли их аркебузы, каковых Михась насчитал двенадцать, возле козел в специальной жестянке тлел трут, предназначенный для запала фитилей. Все сходилось. Михась осторожно оглядел шканцы и ют, но не обнаружил присутствия вахтенного офицера. Это его поначалу обеспокоило, но, поразмыслив, он решил, что вахту намеренно оставили под командой какого-нибудь младшего боцмана. Наверняка и кувшин с вином достался им совершенно легально, хотя пьянствовать во время вахты, конечно же, категорически запрещено. Однако в данной ситуации было специально сделано послабление, и офицер отсутствовал как раз потому, чтобы не смущать и без того наказанных неувольнением на берег матросов своим присутствием и самому не раздражаться при виде подчиненных, распивающих на вахте вино вопреки уставу. То есть, как заключил Михась, на корабле нет ни одного офицера, и, кроме вахтенных, на марсе находится какой-нибудь одинокий наблюдатель. Логика его рассуждений была, как всегда, безупречной, но в данном случае заключала в себе роковую ошибку, о чем Михась, естественно, в тот момент не догадывался.

Завершив разведку, Михась спустился на пушечную палубу к ожидавшим его товарищам.

– Их двенадцать, все на шкафуте, ружья – в козлах, вахтенного офицера нет.

– Прекрасно, – прорычал сержант Паркс, и его лицо исказила улыбка, больше похожая на оскал. – Атакуем! Леди, держитесь сзади, подальше от свалки.

– Извини, Джон, – твердо остановил сержанта Михась. – Есть немного иное предложение. Все-таки двенадцать – это многовато для троих. Ты же сам сказал, что леди – наш боевой товарищ. Так вот, глядя на нашего друга Тома, предлагаю поступить следующим образом…

Испанские матросы, оставленные нести вахту за какие-то мелкие провинности, в то время, когда вся команда фактически отдыхала на островке, чертыхаясь, лежали пластом на теплых досках палубы и смотрели в сторону того самого заманчивого островка, находившегося всего в каких-нибудь пяти сотнях кабельтовых от корабля, стоящего на якоре за линией прибрежных рифов. Даже кувшин с вином, принесенный им боцманом по личному распоряжению дона Эстебана, не мог погасить их досаду. Время от времени они, конечно же, озирались по сторонам, проверяя, не случилось ли чего, но делали это без энтузиазма, поскольку были твердо уверены, что после абордажа никого из англичан в живых на корабле не осталось. Что касается врага внешнего, так это было не их дело, ибо на марсе грот-мачты, как положено, сидел наблюдатель, озиравший океан, тоже, впрочем, с немалой фляжкой в руках.

Но внезапно унылое течение вахты было нарушено событием, оставившим в памяти испанских матросов яркий, но недолгий след. Приоткрытая крышка люка, расположенного возле фок-мачты, откинулась, и из нее показалась юная дева с распущенными золотистыми волосами, прекрасное тело которой было едва прикрыто нижним бельем.

– Сеньоры, – на неплохом испанском обратилась дева к совершенно обалдевшим от такого зрелища матросам, – долго ли нам еще плыть до Мадрида?

Испанцы не успели не только ответить, но и понять смысл вопроса. Пока они, забыв обо всем на свете, пожирали глазами сказочную красавицу, позади них бесшумно открылся другой люк, оттуда выскочили трое голых по пояс, вооруженных ножами и кинжалами бойцов, двое из которых имели на головах красные повязки английской флагманской морской пехоты, и стремительно бросились в атаку с тыла. Это была даже не схватка, а просто резня. Испанцы, отвлеченные Джоаной, не смогли оказать почти никакого сопротивления этому совершенно неожиданному нападению. Через минуту все было кончено, и на шкафуте лежало двенадцать трупов испанских моряков, и их кровь, растекаясь по доскам палубы, смешивалась с вином, вылившимся из разбитого кувшина.

– Хватаем аркебузы – и на бак, к брашпилю! – проревел сержант Паркс.

Они подхватили по четыре аркебузы каждый, Паркс умудрился подцепить еще и жестянку с трутом, и они со всех ног помчались на нос корабля. Леди Джоана без всякой команды последовала за ними, стараясь не глядеть на залитые кровью тела, громоздящиеся на шкафуте.

– Михась, поджигай фитили, сбивай наблюдателя с марса, прикрывай нас от возможного нападения! – командовал Паркс. – Том и леди – к брашпилю!

Наблюдатель, разглядевший с высоты грот-мачты, что на палубе творится что-то неладное, уже принялся вопить и сигналить флажками своим товарищам на берегу.

Михась раздул фитиль, тщательно прицелился и выстрелил. Наблюдатель свалился с марса и, пролетев несколько десятков ярдов, с глухим звуком шмякнулся о палубу рядом с мертвыми вахтенными. С берега доносились крики и отрывистые команды. Испанцы, увидев сигналы наблюдателя и услышав выстрел, созывали своих, сталкивали шлюпки в воду. Но Паркс, Том и даже Джоана, двигаясь по кругу, налегали изо всех сил на рукояти брашпиля, наматывая на него якорную цепь. И вскоре судно вздрогнуло, закачалось свободно на волнах. Якорь оторвался от грунта, и его цепь легко пошла в клюз.

Закрепив якорь в клюзе, Паркс направил Михася и Джоану на ют, к штурвалу, а сам вместе с Томом принялся поднимать грот. Михась, с двумя аркебузами под мышками, непрерывно вертя головой, внимательно осматривал все пространство палубы, готовый в любой миг прикрыть товарищей огнем, и одновременно давал указания Джоане, куда и как поворачивать штурвал, чтобы поднимаемый основной парус – грот как можно быстрее поймал ветер и понес корабль прочь от опасных рифов и от уже отходивших от берега шлюпок с вооруженными испанцами.

Вскоре грот наполнился ветром, и корабль стал более-менее слушаться руля.

– Парни! – крикнул Михась с юта Тому и Джону. – Поднимите парочку кливеров, мы еще не набрали хорошего хода, с трудом держим нужный галс. Шлюпки идут быстрее, приближаются к нам.

– Подожди, Майк, – откликнулся сержант Паркс, – пусть шлюпки подойдут поближе! У нас орудия левого борта по-прежнему заряжены, и мы с Томом сейчас пошлем испанцам прощальный привет от наших погибших товарищей!

Они исчезли в люке, ведущем на пушечную палубу. Михась, не теряя бдительности и по-прежнему держа в обеих руках по аркебузе, объяснил Джоане, как повернуть штурвал, чтобы корабль развернулся бортом к приближающимся шлюпкам. Через минуту глухо и коротко рявкнуло первое орудие, за ним – второе, третье. Левый борт «Принцессы» окутался клубами порохового дыма, но Михась и Джоана отчетливо видели, как всплески ядер и дождь картечи накрывают армаду шлюпок, полных вооруженными людьми. Старый сержант флагманской морской пехоты не тратил казенный Ее Величества порох понапрасну. Он расстреливал испанцев так же, как они всего двое суток тому назад расстреляли на бригантине его родной отряд. Шлюпки потеряли ход, некоторые принялись разворачиваться, стремясь укрыться от орудийного огня за рифами, в результате они сбились в кучу и облегчили задачу Парксу и помогавшему ему Тому Мэрдоку. Теперь почти каждое ядро попадало в цель. Том и Джон после очередного удачного выстрела то ли рычали, то ли рыдали, выкрикивая бессвязные слова, имена своих погибших друзей, потрясали кулаками, приплясывали и тут же бросались к следующему заряженному орудию. Наконец последнее, двадцатое, орудие выпалило почти вслепую в едва видневшиеся сквозь плотный пороховой дым остатки шлюпочной флотилии.