Карл, достав ручку и лист бумаги, полностью сосредоточился на цифрах и не расслышал раздавшийся за его спиной слабый неясный стук – тот самый, что и привел его сюда…

Сигвалди рассеянно наблюдал за игравшими на полу гостиной сыновьями. Они возились со старыми машинками, в которые когда-то он сам играл со своим братом. Было видно, что машинкам на своем веку пришлось пережить немало: яркая краска во многих местах облупилась, в проплешинах блестел металл. Эти проплешины напоминали Сигвалди о жестких столкновениях, которые устраивали они с братом, когда надоедало просто катать туда-сюда свои сокровища. Частый бряцающий звук, доносившийся с пола, указывал на то, что и сейчас ничего не изменилось. Стефаун – младший из сыновей, – оторвавшись от игры, поднял голову:

– Когда мама придет?

Ему недавно исполнилось четыре года, и он, по всей видимости, был еще не в состоянии понять, что произошло. Наверное, ему казалось, что если он продолжит спрашивать, то ответ в конце концов изменится. Сигвалди понимал это, но вопрос сына от этого не становился менее тягостным.

– Она не придет, сынок. Помнишь, что я тебе говорил?

Сигвалди уже начал отвечать на это механически. Стефаун смотрел словно сквозь него, медленно покачивая головой, будто размышляя.

– Я хочу показать ей, что я могу, когда она придет. – Маленькая ладошка, подхватив машинку, подняла ее в воздух. – Смотри!

И он издал жужжащий звук. Сигвалди знал, что это должно было означать взревевший мотор – он наблюдал это шоу много раз, снова и снова. Внезапно оборвав жужжание, сын вдруг с силой отшвырнул от себя машинку. Она ударилась в стену рядом с висевшей на ней картиной. При других обстоятельствах Сигвалди рассердился бы и прочитал сыну лекцию, но сейчас это не имело значения.

Баурд, которому было уже почти шесть, испуганно покосился на отца. Он понимал больше, чем младший брат, и хорошо знал, что, если кто-то бросает игрушки в стенку, взрослые должны сердиться. Если этого не случилось, значит, что-то не так.

Сигвалди попытался вести себя по-отцовски, но не смог ничего сказать, кроме:

– Стефаун, нельзя так.

Ему хотелось надеяться, что сын и так поймет.

– Пойдем, Стефаун, пойдем, найдем бабушку. – Взяв брата за руку, Баурд повел его из комнаты, оставив отца одного.

Сигвалди проводил их взглядом, и в голове у него опять всплыла постоянно мучившая его мысль: что ему теперь с ними делать? Теперь, когда они лишились матери? Шевелюры у обоих порядком отросли; он должен сам вести их в парикмахерскую, где у Элизы было назначено время. На сегодня. Она планировала пойти с ними туда сегодня…

Он вспоминал все, что она ему говорила, какие дела собиралась сделать, пока он будет за границей. Тогда, слушая ее, Сигвалди еще больше радовался мысли о предстоящей поездке. Пока она в мыле моталась с детьми по городу, он собирался наслаждаться отдыхом в свободное от конференции время: потягивать виски в баре, расслабляться в сауне, играть в гольф с коллегами, наслаждаться отсутствием снега и тем, что не надо начинать каждое утро со стеклоочистительным скребком в руке.

Теперь это вряд ли ему светило – ни сейчас, ни в ближайшие годы; теперь он одинокий отец троих детей, которых, по правде говоря, толком и не знал. Детьми в основном занималась Элиза. Как-то так получилось, что в семье он оказался где-то сбоку: в основном был добытчиком и лишь в редких случаях – домашним ворчуном, блюстителем семейного кодекса.

– Что-то случилось?

За его спиной стояла мать. Сигвалди обернулся к ней из вежливости, хотя ему хотелось просто таращиться в стену, в то место, где об нее стукнулась машинка Стефауна. Получив похожий удар в сердце, Сигвалди немного сочувствовал бетону.

– Нет, ничего…

Он поднял на мать глаза. Она всегда была элегантной – высокая, стройная, с идеально очерченным профилем, достойным чеканки на греческих монетах. И не важно, была она темноволосая с горящим на щеках румянцем, как в его воспоминаниях из детства, – или седая с мраморно-бледной кожей, как в последние годы. Впрочем, сейчас было видно, как изменило ее пережитое в последние дни; она будто согнулась под его бременем. Да и сам Сигвалди выглядел не лучше.

– Мальчишки какие-то подавленные. – Мать прислонилась к дверному косяку, скрестив на груди руки. – Я думаю, ты должен оторваться от этого дивана и чем-нибудь с ними заняться. Сходи с ними в кино, в зоопарк, купи им мороженое… Хоть что-то. Им нужно выйти на свежий воздух, отдохнуть от горя. От твоего горя. Их-то горе последует за ними, куда бы они ни пошли…

Мать и сын помолчали, глядя друг на друга, и Сигвалди впервые отметил про себя, как они похожи. Он будто смотрелся в зеркало. С тех пор как он себя помнил, ему постоянно говорили, что у него материны глаза, но до сегодняшнего дня ему казалось, что это не так. Возможно, сейчас общая боль легла на их веки совершенно одинаковым образом.

– Тебе самому не мешало бы встать и встряхнуться. Нужно всегда вставать на ноги, что бы ни случилось.

Его мать всегда старалась воодушевить его на большие планы, но иногда устанавливаемые ею цели были труднодостижимы. Когда он подыхал от нагрузок, учась в медицинском, мать держала планку необычайно высоко; каждое утро во время сессий провожала его, как молодого солдата на поле боя, будто не надеялась, что он вернется…

Но сейчас она была права. Сигвалди выжал из себя улыбку.

– Я покатаю их на машине. Я не в состоянии сейчас зайти в магазин или мороженицу, где нужно будет встречаться с другими людьми. – И, чтобы не нарваться на ее «человек без людей ничто», поспешно добавил: – Завтра будет легче, чуть легче. Послезавтра – еще чуть легче, и так далее. В конце концов это будет терпимо. Далеко загадывать не стоит. – От долгого неподвижного сидения на диване у него болела спина. – Спасибо, что приютили нас. Я понимаю, что с нами сейчас непросто.

Мать махнула рукой:

– Ты это брось. Вы здесь всегда желанные гости; можете жить у нас, сколько захотите. – Она посерьезнела: – Отец говорил о каких-то планах отослать куда-то Маргрет. Я надеюсь, это не твоя идея.

Брошенная сыном машинка лежала теперь у ног Сигвалди, и он сидел, уткнувшись в нее взглядом.

– Я бы не стал это так формулировать. Просто полиция беспокоится о ее безопасности. Они думают, что в газеты просочилась информация о том, где она была той ночью и что могла видеть.

– Ну и что? Они думают, это худшее, что может случиться с ребенком? Что пойдут какие-то разговоры?

Это была красная машинка, из-за которой они с братом часто ссорились в детстве. Каждый хотел играть именно с ней. Еще бы: открытый кабриолет с откидным верхом и с молниями на боках! Сигвалди помнил, что, несмотря на великолепный вид, ездила машинка плохо, одно из задних колес перекосилось и заедало, и поэтому ее все время приходилось толкать рукой. В этом крылся урок, который они с братом тогда не поняли: то, чего хочется больше всего, не всегда соответствует ожиданиям.