Когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, Алекс была поражена: в глазах Ника стояли слезы. Ничто на свете не приводило ее в большее смятение, чем вид плачущего взрослого мужчины. В таких случаях она чувствовала себя беспомощной, хотя и читала много раз в новомодных статьях: это вполне соответствует образу Нового мужчины. Может, и так, только ее подобная реакция превращает в жалкое дрожащее существо. Не находя ничего лучшего, она стала гладить его руку, лихорадочно соображая, стоит ли его обнять или от этого будет только хуже — что, если он разрыдается у нее на груди?

В течение нескольких минут Ник сосредоточенно рассматривал находившийся прямо перед ним кофейный столик, затем наконец перевел дыхание и выпалил:

— Знаешь, я больше не могу этого выносить. Видеть тебя с этим ничтожеством… Ты, наверное, думаешь, он может дать тебе все, чего ты пожелаешь, но это не так. Иначе ты бы не играла со мной, как кошка с мышью.

Казалось, он застиг ее врасплох, но через секунду она опомнилась:

— Это неправда! Я вовсе не играла с тобой. По-моему, все было как раз наоборот.

Глухой смешок, которым были встречены ее слова, не оставлял сомнений: у него есть свое мнение на этот счет. Алекс ушам своим не верила. Этот человек месяцами водил ее за нос, а теперь ее же выставил виноватой! Мужчины! Перестают ли они когда-нибудь предаваться бесплодным фантазиям, не говоря уж о склонности жалеть себя?

Конечно, если бы Алекс могла в этот момент проникнуть в его мысли, она обнаружила бы в них поразительное сходство с собственными, но будь мир устроен так просто, слово «страдание» выкинули бы из словарей или заменили словом «эйфория», а торговцы джином разорились бы. А пока они не могли отвести друг от друга непонимающих глаз, и оба чувствовали себя обманутыми, ошеломленными и совершенно измученными.

Вероятно, это продолжалось бы бесконечно, если бы Саймону не надоело мерить шагами кухню и он не поспешил обратно с кофейником в руках — узнать, чем дело кончилось. За это время он успел позвонить Сержу. Разговор был долгий и плодотворный, но все же и он наконец закончился, так что бороться с любопытством не было больше сил.

Понятное дело, все вышло именно так, как он и ожидал. Ну ничего, зато можно насладиться ролью покровителя влюбленных. В конце концов, теперь он нашел счастье в любви, так что мог позволить себе душевную щедрость, кроме того, это новое ощущение своей святости резко повышало его самооценку. Сержу нравилось постоянно говорить о «духовном», и Саймон знал: речь идет не о виски.

Верный своей хамелеонской натуре, он был готов стать верхом совершенства, наводнить своей любовью все вокруг и улучшить этот мир — раз уж его гнездо прочно и уютно свито. Ему нравилось думать об этом как об особом пути, своеобразной форме буддизма для тех, кому лень и недосуг распевать монотонные молитвы, но кто совсем не прочь воспользоваться божественными милостями. Что касается кармы, Саймон готов был иметь с ней дело: с тех пор как тогда на Бали Серж объяснял значение этого понятия все вечера напролет, Саймон только и искал подходящую возможность наверстать упущенное.

Сосредоточенно и даже несколько торжественно он налил каждому по чашке кофе, а затем уселся, настроив свою знаменитую способность простить и забыть на самый благоприятный лад. Одного взгляда на лица друзей, впрочем, оказалось достаточно, чтобы понять: ждать вознаграждения за труды придется долго.

— Кому-нибудь налить молока?

Алекс молча взяла у него молочник и, плеснув себе немного, поставила его перед собой на стол, чтобы, передавая Нику молоко, ненароком не дотронуться до его руки. Странно, как иногда становится отвратителен человек, который еще несколько часов назад заставлял тебя таять от нежности.

— Желающим подаются также круассаны.

Это заявление не встретило ни малейшего энтузиазма, что только усилило опасения Саймона. Ничего не поделаешь, видно, ему действительно придется выступать в роли миротворца, иначе эти двое станут охать и вздыхать у него под носом еще много месяцев — такая перспектива вызывала у него рвотный рефлекс. По правде говоря, они заслуживали, чтобы их головы разбили одну о другую, но сдержанный Саймон, как всегда, предпочел более мягкие меры.

— Судя по вашим лицам, я мог бы вести более содержательную беседу с кошкой.

— Она, во всяком случае, держит свои соображения при себе. — Алекс старалась говорить in sotto voce[7], но, видимо, вышло недостаточно sotto, и Ник тут же полез в бутылку:

— Интересно, что ты хочешь этим сказать?

— Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, что я хочу сказать. Хотя, вероятно, считаешь, что я снова играю с тобой.

Если вы хотите заставить мужчину побагроветь от ярости, то лучше всего сказать что-нибудь саркастическое. Ник тут же возмутился и принялся лихорадочно придумывать достойный ответ, но тут Саймон решил взять дело в свои руки, пока не поздно:

— Дети, дети, спокойно. Что тут произошло? Я оставил вас вдвоем, чтобы вы могли поворковать, а не оскорбляли друг друга, словно пара трансвеститов, которые поссорились из-за губной помады.

— Это он начал, он сказал, что я с ним играла. Это я с ним играла! Ты оценил юмор?!

Губы Алекс дрожали от возмущения, больше всего она сейчас напоминала непослушную шестилетнюю девочку. Саймон шумно вздохнул и выставил ладонь вперед в знак предупреждения — до того как Ник успел открыть рот и выступить со столь же воодушевленным ответом.

— Постойте, погодите-ка. По-моему, вы играете не столько друг с другом, сколько друг у друга на нервах.

— Как раз это я пытался ей объяснить, но она никак не хочет понять.

Наконец-то Нику удалось снова выйти на игровое поле.

— Чего именно я не хочу понять?

И Алекс гордо вздернула подбородок. Ник мимоходом отметил, как прекрасна она в гневе, но счел за лучшее держать подобные неуместные мысли при себе и очертя голову кинулся в драку:

— Что поступки всегда важнее слов! На твоем пальце все еще красуется эта штука — как трофей или что-нибудь в этом роде. Думаю, все предельно ясно, не так ли? Кто же в здравом уме и по собственной воле уйдет от такой золотой жилы? А? Ты, наверное, разыграла перед ним убедительную сцену, чтобы он испугался, вот и все, — иначе давно бы сняла кольцо! Но ты не сняла. Таким образом, насколько я понимаю, ты все еще помолвлена с этим… ходячим кошельком. Ты все еще продаешь себя и все, во что веришь. И меня тоже.

— В качестве свидетеля вчерашней сцены я бы возразил против такой трактовки. Что скажешь, Алекс?

Да, Саймон был поистине хорош в этот момент! Вообще-то он втайне полагал, что из него получился бы прекрасный третейский судья, и только мысль о тоннах весьма малоинтересной специальной литературы, которую пришлось бы штудировать, удерживала его от попыток в этом направлении. Кроме того, он не был уверен, что парик пойдет к овалу его лица, а также к острым, как бритвенные надрезы, морщинам, которые резко очерчивали его благородные скулы.