— Скажи мне, папа, — повторила Сара. — Что это значит?

Мелли Пирсон ответа не знала. Больше записей в папке не нашлось, только наброски. К последнему варианту была прикреплена бумажка с надписью «Одобрено автором». И все.

Откуда отец знал названия этих мотыльков? Наткнулся на них в ту скрытую от всех пору, когда он еще не сделался Джеральдом Кэндлессом? Названия их вроде бы ничего не подсказывали, как Сара ни ломала себе голову, переставляя буквы и подбирая анаграммы. Возможно, мотылек сыграл особую роль в его судьбе или творчестве. Возможно, как золотой скарабей Юнга, подлетел к окну и помешал написать роковое письмо или сжег себе крылышки на лампе и тем самым указал отцу путь, которого следовало остерегаться.

Если так, ответа она не узнает никогда. И вполне вероятно, разгадка не навела бы ее на след, но почему-то Саре казалось, что именно тут спрятан ключ, и это маленькое черное насекомое скрывает тайну отца.

Джейсона Тэйга всегда приходилось долго ждать у телефона, поскольку аппарат находился на первом этаже и его не могли дозваться. Наконец трубку взяла какая-то женщина и согласилась, так и быть, сходить за Джейсоном. Сара просидела еще несколько минут, прислушиваясь к жизни чужого дома: ветер сотрясал оконные рамы в Ипсвиче точно так же, как в Кентиш-таун, хлопали двери, орало радио. Наконец в трубке послышался голос:

— Спасибо за чек.

Сара содрогнулась. Гнусавит, словно провинциальный диск-жокей.

— Не могли бы вы найти книгу про бабочек и мотыльков и посмотреть кое-что для меня? Или поговорить со специалистом? У вас в университете нет кафедры энтомологии?

— Очень сомневаюсь, — ответил он, — вот если б вам понадобился бизнес-менеджмент или компьютерные технологии…

— Спасибо, не надо. Мотыльки называются Odezia atrata и Epichnopterix plumella.

Джейсон попросил продиктовать по буквам, и Сара принялась диктовать на отцовский манер. В отрочестве им с Хоуп это казалось остроумным и увлекательным: «э» — эпистемология, «п» — поймерий, «и» — ихтиотоксикоз…

— Ага, — перебил он, — а может «п» — претензии, «и» — издевательство? Перестаньте хоть на минутку умничать и просто назовите по буквам!

Он оскорбил память ее отца! Холодным формальным тоном Сара медленно, по буквам, произнесла латинские названия.

— Записали?

— Конечно, — сказал Джейсон. — Попробую разобраться. А как насчет «Белой паутины» и убийства в Хайбери?

— Это пока можете не трогать. Займитесь мотыльками. В конце недели я позвоню вам из Девона.

Убийством в Хайбери она займется сама. Сара долго смотрела на зеленую картонную папку, которую вручил ей Фабиан, почему-то не решаясь открыть. Может быть, она не зря колеблется. Мотыльки — мирные, безвредные существа, даже не кусаются, но убийство — это опасно. У любого читателя непременно возникают чудовищные предположения и подозрения. Разумеется, отец не имел никакого отношения к этому страшному делу и уж никак не по этой причине сменил имя, ведь убийство произошло спустя годы после того, как он поступил на работу в «Вестерн Морнинг Ньюс» и стал Джеральдом Кэндлессом. Тем не менее он создал роман, сюжет которого так напоминал подробности убийства в Хайбери, что критики сразу отметили совпадение и обсуждали его даже после того, как автор публично опроверг связь сюжета с реальным происшествием.

Он выждал более тридцати лет, прежде чем написать эту книгу. Почему? Не хотел ворошить прошлое, пока были живы причастные к убийству люди? Или эта история так мучила его, что он попытался освободиться, превратив жизнь в роман? Излить все на бумаге — и забыть? Но от чего он хотел избавиться? Не от вины — в этом Сара была уверена.

Значит, от страха? От боли? Когда человеку предстоит мучительная, трудная работа, он старается уверить себя, что надо подготовиться, сделать предварительные шаги, оправдать отсрочку. Сара поступила точно так же, как поступал Джеральд, если сам вид какой-то бумаги или документа тревожил его: он накрывал его чем-то другим, и Сара положила сверху папку с заметками Мелли Пирсон.

С глаз долой — из сердца вон, по крайней мере, на время. В качестве подготовки надо перечитать «Белую паутину».

История двух мальчиков, познакомившихся в школе в Норфолке, «на болотах». Отец Денниса был сельскохозяйственным рабочим, отец Марка — егерем в заповеднике, тогда (действие книги происходило после Второй мировой войны и в пятидесятые годы) подобных заповедников было немного. Мальчики полюбили друг друга, сами того не понимая, их любовь не находила выражения в словах или действиях. Деннис в пятнадцать лет уже осознал свою гомосексуальную ориентацию и оставался ей верен; Марк отрицал свои склонности.

Мир, в котором они росли, и законы государства практически не изменились с прошлого столетия. В приличном обществе о гомосексуализме не заговаривали. Реакционеры приравнивали его к уголовному преступлению, только что не к убийству, и даже либералы считали «извращением», болезнью, психическим отклонением, следствием слабости и развращенности субъекта.

В Лондоне гомосексуалист еще мог наладить личную жизнь, в деревне он либо превращался в аскета, либо пытался — без особого усердия и успеха — ухаживать за женщинами. Деннис, пока жил дома, следовал первому пути и, как только смог, уехал; Марк выбрал второй вариант. Для него это было не столько выбором, сколько суровой необходимостью.

Перечитывая страницу за страницей, Сара вспоминала содержание, и ей снова казалось, что отец, вопреки обыкновению, написал роман о чем-то совершенно чуждом его личному опыту. Она снова взялась за наброски Мелли Пирсон и перечитала заметку о Psyche casta, странном крылатом создании, почему-то избегающем половой жизни.

Трудно привыкнуть к мысли, что этому человеку ты попросту не нравишься.

«Покинутый водяной»

Они пошли в ресторан поблизости от гостиницы Урсулы, и за обедом она поведала Сэму такие подробности о своем браке, какими никогда ни с кем не делилась. Он тоже рассказал ей о себе, а потом спросил, чего она хочет для себя теперь.

— Чего я хочу?

— Чего вы хотите от жизни. Чего ждете от будущего. Вот сейчас — что вам нужно?

— Избавиться от дома, — ответила она. — Вернуть себе прежнее имя, наладить отношения с дочерьми, забыть Джеральда. Это будет непросто.

— Наверное, не стоит и пытаться. Прошлое станет менее болезненным, когда устроится настоящее.

— Не знаю, не знаю. Я все время думаю о прошлом. Нужно отделаться от него. — Она растерянно поглядела на Сэма и вновь, уже не в первый раз за этот вечер, ощутила то сексуальное притяжение к нему, которое впервые охватило ее в дюнах Гонтона, и этому чувству, как всегда, сопутствовала тоска по упущенному времени, утраченным возможностям. — А теперь вы мне скажите — чего вы хотите?

— Я? Я хочу влюбиться, — бесхитростно ответил Сэм.