— Я очень хорошо помню, как делала обложку для «Гамадриады». Мой первый большой заказ. — Голос спокойный, женщина никуда не спешит, рада помочь. — А потом книга стала бестселлером, о ней много говорили.

— Черного мотылька тоже вы нарисовали?

— Мотылька? А, эту маленькую эмблему. Да, кажется, я. То есть я его скопировала. Это важно?

— Не знаю. Возможно, — сказала Сара.

— Может быть, зайдете ко мне? Вы где-то рядом живете, верно?

На углу Рил-стрит остановилось такси, из машины вышел Адам Фоли. Хотя Сара знала, что Адам живет в этом районе, от неожиданности душа ее дрогнула. Уже стемнело, но улица была хорошо освещена. Сара шла навстречу Адаму, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Длинная тень на тротуаре казалась изящной, как сам Адам. Он расплатился с водителем, обернулся и смерил Сару равнодушным взглядом. В его глазах не было даже искры восхищения или затаенной надежды, которую Сара привыкла подмечать в глазах случайных прохожих, — он попросту не обратил на нее внимания. И Сара ответила столь же отчужденным взглядом, прошла мимо, не замедляя шага, не оборачиваясь.

В следующую пятницу он наведается в Барнстепл, и Сара поедет в Ланди-Вью-Хаус. Предвкушение разливалось по коже словно горячий пар. Волна возбуждения сотрясла все тело, окружающий мир померк, и Сара, сама того не замечая, прошла мимо дома Мелли Пирсон. Затем опомнилась, повернула назад.

Она не сразу очнулась от грез. Ей пришлось постоять на пороге, с трудом переводя дыхание, сжимая кулаки. Не дожидаясь звонка, Мелли Пирсон распахнула дверь:

— Звонок не работает? С ним такое бывает. Я вас поджидала.

Вернувшись к реальности, Сара увидела оригинал обложки — не «Гамадриады», а «Белой паутины». Акварель стояла на мольберте. Голубой, белый и лилово-серый пейзаж, деревья расплываются в тумане, только птицы у пруда прорисованы четко.

— Я делала обложки для четырех книг вашего отца, — пояснила Мелли Пирсон. — Он купил у меня все оригиналы, кроме этого. Эта обложка ему почему-то не понравилась.

— Вы сказали, что срисовали откуда-то мотылька, — напомнила Сара. — Я, в общем-то, в этом плохо разбираюсь. Вас заранее попросили включить эмблему в рисунок или вы потом добавили его?

— Вроде того, — рассмеялась Мелли Пирсон. — Я видела мотылька на ксерокопии и постаралась, чтобы эмблема и рисунок не мешали друг другу. Понимаете, что я имею в виду? Скажем, если бы я сделала для «Гамадриады» темную обложку, мотылька не было бы видно.

— Как он называется?

— Мотылек? Не помню. Ваш отец передал мне ксерокопии иллюстраций из старой книги, кажется «Мотыльки Британских островов», что-то в этом роде.

— И вы не помните названия?

— Прошло девятнадцать лет, — сказала Мелли. — Одного мотылька я запомнила — «Танагра», похоже на «Танагрские статуэтки». Знаете, терракотовые фигурки из Древней Греции. Но по-моему, для обложки я нарисовала другого мотылька. Можно посмотреть мои планы и наброски для «Гамадриады».

— Они сохранились?

— Я очень педантичная женщина, хотя с виду и не скажешь.

Фотографии и зарисовки водных птиц, диких уток, кроншнепов, крохалей, шилоклювок. Сначала Сара подумала, что художница перепутала папки, но потом вспомнила призрачные фигуры птиц на суперобложке «Белой паутины», серые перья, длинные тонкие ноги. Вот и первый вариант обложки, без птиц, только болото и туман, горизонт размыт.

Отец отверг это набросок, счел его слишком расплывчатым, обобщенным. И со второй попытки художница не угодила ему — вот второй вариант, с гусями, лапчатые следы на бледном мерцающем фоне, словно опавшие кленовые листья. В ход пошла третья акварель, где туман почти рассеялся, хорошо видны птицы, облака, прозрачная вода. И здесь появился мотылек — черный как сажа, на фоне серо-голубой с золотом пастели.

Эта маленькая эмблема будет появляться вновь и вновь на каждой книге Джеральда Кэндлесса под крылатыми стопами — логотипом «Карлион Брент».

Судя по примечаниям, написанным изящным почерком художницы, она использовала иллюстрации из «Мотыльков и бабочек Великобритании и Ирландии» Мейтленда Эммета, «Мотыльков Британских островов» Ричарда Саута и «Бабочек и мотыльков сельской местности» Эдварда Хьюма. Мелли Пирсон не жалела времени и сил и — неожиданность для Сары — любила не только образы, но и слова. Под заголовком Psychinae она писала:

«Психея, душа, а также бабочка или мотылек. Названы они так из-за аналогии метаморфозы и воскресения. Душа — дух человека, освобожденный от оков плоти. Один источник полагает, что название Psyche casta („чистая душа“) связано с тем, что некоторые представители этого рода не участвуют в размножении».

Похоже, в мотыльках скрыто нечто, чего с первого взгляда не видно. Сара всмотрелась в карандашные зарисовки Мелли Пирсон, подробные, с четко проработанными деталями, удивительно изящные. Полосатые и узорные крылышки, мохнатые, словно у плюшевых мишек, тела. Угольно-черный большой мотылек с длинными усиками, рядом — крошечное существо в коричнево-черной пыльце. Более крупное насекомое художница пометила крестиком, под меньшим стоял знак вопроса.

Перевернув страницу, Сара наткнулась на письмо отца, и от неожиданности сердце кольнуло. На миг она прикрыла глаза. Потом, собравшись с духом, прочла письмо от 6 мая 1978 года.

Уважаемая мисс Пирсон, полагаю, мне следует более точно объяснить насчет мотылька. Редактор сообщил Вам, что я хочу поместить такую эмблему на моих книгах, однако меня устроит не любой мотылек, а представитель вида Erichnopterigini.

Я никогда не видел его воочию, только на фотографиях. Надеюсь, музей Естественной истории поможет Вам в поисках. Насколько мне известно, у них есть отдел классификации насекомых. Мотылек называется Epichnopterix plumella. И еще один момент: надеюсь, Вам не покажется слишком педантичной моя просьба, но ни в коем случае не перепутайте этого мотылька с более крупным Odezia atrata — как Вы сами убедитесь, перепутать их несложно.

Буду рад увидеть Ваш проект.

Искренне Ваш

Джеральд Кэндлесс.

Что все это значит? Почему отца беспокоило, как бы одно латинское название не перепутали с другим? Совершенно не похоже на Джеральда, который не интересовался природой, в собственном саду не отличал азалию от герани.

— Что это значит, папа? — спросила она вслух. — Кто же ты такой?

Намек на разгадку забрезжил у нее в голове. Atrata — «черная», так? Post equitem atra cura sedet.[16]Запомнившийся со школы латинский стих. Отец беспокоился, что одного черного мотылька художница примет за другого, большего за меньшего? Эти два мотылька, зарисованных Мелли Пирсон, и есть Epichnopterix plumella и Odezia atrata? Но почему это было так важно? Какая, в сущности, разница? И почему отец предпочел меньшего мотылька, ведь более крупный намного выразительнее? Меньший, судя по рисунку, даже не настолько черный.