Соколовский Руслан Вадимович.

Надо запомнить.

Воодушевляет, что тот самый Арсентьев, который сволочь, мое дело не станет вести. Но немного угнетает, что этот Соколовский может оказаться еще большей гнидой.

Однако, лучше не париться и не страдать. Да, от радости танцевать я вряд ли буду, понял, что прокосячился — тут и проникновение, и нанесение побоев, еще и наркота… наркота, млять! Будто я барыга какой-то! Нет, пробовал я, конечно, разную дурь, но не герыч, а со временем вообще со всем этим дерьмом завязал, и мне милее всего кружка пива. Почти ЗОЖ.

— Спасибо. А ты почему решил меня предупредить? — у кабинета спросил я охранника.

— Потому что насмотрелся на таких. Я в колонии работал долго, всякого повидал. Не выделывайся там, но и не лебези. Вообще поменьше говори, ничего не подписывай, парень. И попытайся выбить свиданку. Она и так положена, особенно если адвокат, но могут долго согласовывать. Постарайся уж.

Я благодарно кивнул, и вошел в кабинет, а безымянный конвоир остался в коридоре.

Вроде я здесь неполный день, но чувствую себя мерзко — шнурки с кроссов сняли, ремень тоже, как и цепочку с шеи. Обшмонали, не церемонясь. И пару раз под дых дали — не без этого. Самое гнилое, что не ответишь им тем же.

И Лизка еще… знаю я её, шило в заднице, а не девушка. Потому вместо звонков кому надо, я звонил ей. Точно знаю — выберусь. Сам, с помощью, но выйду, не сяду. Откуда такая уверенность — хер его знает, но чуйка меня никогда не подводила.

— Булатов? Садись, — кивнул мужик на желтый стул напротив своего стола, заваленного бумагами.

Вгляделся в него — следак, как следак. Примерно моего роста, только помассивнее. Намного. Громила, короче, тот еще. Но он и старше лет на восемь-десять.

И смотрит на меня устало, и как на дерьмо последнее.

Так, мне говорили не выделываться? Но и молчать в тряпочку я не собираюсь!

— Руслан Вадимович, так? Сразу скажу, что я — будущий юрист, оценки так себе, но в профессии я шарю. Так что давайте по фактам, и без запугиваний.

— Без запугиваний? — усмехнулся Соколовский.

— Угу. Хоть паяльник мне в зад пихайте — на себя я вешать ничего не позволю. В колонию мне не очень хочется, планы есть. Так что либо говорим по сути дела, либо я затыкаюсь, и вы говорите сам с собой.

Мужик оскалился, а я… нет, не струхнул, хотя и это есть — все же, Лиза права, что иногда мне неплохо бы и заткнуться. Но сейчас я почувствовал азарт. Этот либо реально в кровь меня изобьет тем же паяльником, либо мы с ним договоримся.

Вижу — конкретный мужик.

— Паяльник, говоришь? Брату твоему я передам, ему понравится.

— Витьке? — сплюнул я.

— Антохе. Батя твоей подруги постарался, чтобы Арсентьева сняли с дела, это тот, кто должен был тебя ломать. И поставили меня. Тут уже Антон подсуетился. Я тебя ломать не должен, но, — Соколовский сузил глаза, — сейчас у меня появился такой соблазн. Думаю, Тоха не будет против, если я немного отобью тебе почки, малыш.

— Малыш? А вы Карлсон? — скопировал выражение рожи этого следака, и усмехнулся — братец, значит, подсуетился. — Ладно, мужик, не кипишуй, пошутил я. Значит, меня отпускают?

Я взглянул за окно — скоро уже сумерки, успею до Лизы добраться, пока она себя не накрутила. И даже, наверное, сумею самого себя сдержать, чтобы не вывезти Витьку в лес, и не прикопать там.

Хотя… слышал я один рэпчик. Классный. Там пелось про что-то вроде «закопай живьем, чтоб не выбрался, чтобы в могиле он обрыдался». И теперь эти фразы у меня в голове рефреном.

Наверное, так и становятся убийцами.

— Отпечатки в базе есть. Сейчас жду результаты из лаборатории. Если ты не трогал пакет с дурью, если твоих отпечатков нет, то отпустим. Ясно, что все шито белыми нитками, и мне с этим детским садом возиться, — скривился Соколовский. — Антон скоро подъедет. Пока пиши все, что было. Только честно. Почему ворвался в чужой дом? Куда бил, и как сильно? Каждый удар вспоминай! Никаких догадок, только факты, раз ты сам на них настаивал.

Ну я и написал.

На четырех листах. Бил Витька от души, конечно, и даже на условку согласен, не жалею я, что вломил придурку. И за косяки свои отвечать готов. Но срок мотать? Тем более из-за наркоты?

— Дату и подпись, — напомнил Соколовский то, что я и без него знал.

— А прошлого следователя Витя подкупил?

— А это мы выясним, — жутковато улыбнулся Руслан.

В дверь постучали. Вошла девушка в форме с листами бумаги, а за ней… черт, можно мне в камеру?

— Здаров, Рус, — мой старший брат вошел, лишь мельком глянув на меня, и протянул руку Соколовскому. — Спасибо. Должен буду.

— Брось, — отмахнулся он.

— Это Никита Борисович, — представил Антон второго вошедшего, и я расправил плечи — не лохом ведь представать при виде будущего родственника.

Мой брат и Лизкин отец успели сдружиться?

А моя кудрявая где?

Все знакомились, переговаривались, и про меня, кажется, забыли.

А, нет, не забыли.

— Дебил, — Антон отвесил мне затрещину.

— Признаю, — кивнул я, и… получил еще одну затрещину.

Ладно, заслужил. Хотя старший задолбал со своими замашками, даже женитьба на Маше его не слишком-то смягчила, как был солдафоном, так им и помрет.

— К вам моя дочь не ломилась? — спросил у следователя Никита Борисович. — Из дома сбежала. Думал, найду её здесь, трясущую за грудки всех служителей закона без разбора. Или в камере. Дорофеева Елизавета Никитична, — назвал он полное имя моей ненаглядной.

Которая, кажется, успела во что-то влезть.

Следователь встал, взглянул в бумаги, и кивнул мне:

— Отпечатков твоих, парень, на пакете не нашли. Показания понятых оформлены не по форме, так что задерживать тебя не станем, но не спеши радоваться, дело не закрыто. Можешь жить в деревне, или в городе, но по первому требованию — сюда, если понадобятся показания. Из страны и даже из области выезжать запрещаю. В журнале распишись, и забирай свое шмотье. Дорофеева Елизавета, говорите? — обратился он к Лизкиному отцу. — Сейчас проверю.

Он сел за комп, и ровно через минуту покачал головой.

— Не задержана.

— Думал, может тут