Штерн открыл глаза, коснулся головы и недоверчиво потрогал место, к которому киллер только что прижимал дуло пистолета. Висок все еще болел от сильного нажима. Потом Штерн взглянул на пальцы, рассчитывая увидеть на них кровь, почувствовать ее, ощутить запах. Но там ничего не было.

Наконец он посмотрел вперед. И услышал, как оружие Энглера шлепнулось на пол. Половина лица комиссара была в крови. Лишь много позже Штерн догадался, что это из-за красного сигнала светофора, свет от которого падал на машину сбоку.

«Он спас мне жизнь! – подумал Роберт. – Он сумел дотянуться до пистолета и из последних сил повернуться назад, к киллеру, чтобы…»

Секунду Штерн надеялся, что комиссар не так тяжело ранен. Энглер все еще сидел, повернувшись назад, – как отец семейства, который хочет проверить, все ли пристегнуты, – и впервые в жизни смотрел на него приветливо. Потом капля крови сорвалась изо рта. Энглер удивленно открыл его, моргнул в последний раз и рухнул виском на руль. Его рука, которая только что держала пистолет, обмякла вместе с телом.

Выведенный из транса резким сигнальным гудком, Роберт овладел собой. Шум в ушах пропал, жизнь постепенно возвращалась к нему, а вместе с ней и боль. Он отстегнул ремень, и тут его взгляд упал на пистолет Энглера на полу. Штерн поднял его и направил на киллера, выбираясь из машины. Перед ним лежал длинноволосый мужчина с невероятно широко раскрытыми глазами, из головы которого на асфальт вытекали остатки жизни. Штерн никогда прежде не видел гладко выбритого лица этого помощника Голоса, но убитый показался ему знакомым.

«Энглер меня спас. Как нарочно, Энглер».

Он хотел лишь дойти до велосипедной дорожки, но споткнулся через несколько шагов и скатился под откос. Упал на связанные руки, ощутил во рту вкус мокрой земли, листвы и древесины, потом сумел найти в себе силы поднять голову и встать.

«Нужно скорее уйти отсюда».

Роберт зашатался, случайно оперся на больную ногу и со стоном прислонился к влажному стволу дерева. Но даже самые ужасные боли не могли заглушить его усиливающийся страх. Сверху прошуршала мимо какая-то машина, но никто не остановился. Никто не вышел, чтобы помочь ему. Или чтобы задержать. Пока. Оперативники наверняка уже в пути.

«Они мне не поверят. Мне нужно убраться отсюда».

Штерн снова вскрикнул, на этот раз из-за душевной боли, которая многократно превосходила переживаемую им физическую муку. Потом похромал в лес, мечтая вернуться в свою никчемную жизнь, которую еще два дня назад так глубоко ненавидел.

Двадцать часов семнадцать минут. Значит, подонок опаздывал уже на семнадцать минут, а чего он терпеть не мог, так это непунктуальности. И разумеется, обмана. Это еще хуже. Что только приходит людям в голову? Все смертны, но ведут себя так, словно где-то существует бюро находок для потерянного времени, куда можно пойти и вернуть свои утраченные часы.

Он яростно вылил отстывший кофе в мойку и рассердился из-за такого расточительства. И на себя тоже. Он ведь знал, что парень снова не придет, зачем он вообще варил кофе? Сам виноват.

Из соседней комнаты донесся звон ложки о фарфоровую чашку.

– Может, чая для разнообразия? – крикнул он дрожащим голосом и потушил почти догоревшую сигарету без фильтра, которая уже обжигала ему кончики пальцев. – Я как раз собираюсь поставить воду.

– Нет, спасибо.

В отличие от него нежданный посетитель не переживал по поводу бездарно растрачиваемых минут. Наверное, должны выпасть зубы, вырасти геморроидальные узлы и пожелтеть подушечки пальцев, чтобы люди начали противиться хотя бы полчаса ждать впустую и неизвестно чего. Именно столько жалкое существо сидело на его сосновой скамейке с мягкой обивкой – последнее их с женой приобретение из мебели.

Мария всегда была пунктуальна. Чаще всего появлялась даже раньше. Это у них оказалось общее с раком, который поразил ее легкое. Какая ирония. В отличие от него Мария никогда не курила.

Неужели? Мужчина закрутил кран, наполнив чайник лишь наполовину, и подошел к окну. Склонив голову набок, он прислушался, не повторится ли скребущийся звук. Вероятно, он неплотно закрыл мусорный бак. Значит, придется еще раз выйти на улицу, если он не хочет, чтобы дикие кабаны перерыли всю лужайку.

Маленькое деревянное окно, перед которым он стоял, выходило на задний двор, и обычно из него можно было увидеть не только террасу, но и пристань для надувных лодок на озере. Но контраст между ярким кухонным освещением и чернильной темнотой снаружи был таким сильным, что уже в нескольких сантиметрах за окном было ничего не разглядеть. Тем сильнее он испугался, когда снаружи к стеклу вдруг прижалось разбитое лицо.

«Что за…»

Пожилой мужчина отпрянул назад и едва не споткнулся о кухонный табурет. Физиономия исчезла за запотевшим от теплого дыхания стеклом. Мужчина успел разглядеть только связанные руки, которые сейчас колотили в окно.

Он снова вздрогнул, поразмыслил, куда положил свой гарпун, который держал на случай самообороны, и решил, что сошел с ума, когда услышал крик:

– Эй! Ты дома?

Хотя было невозможно поверить, что знакомый голос принадлежит этому обезображенному лицу, факт оставался фактом: парень снаружи не чужой. Наоборот.

Старик прошаркал из маленькой кухни к заднему входу летнего домика.

– Ты опоздал, – недовольно сказал он, наконец открыв заклинившую дверь. – Как всегда.

– Прости, папа. – Изуродованное лицо приблизилось. Мужчина волочил одну ногу, а верхняя часть его тела была странно напряжена.

– Что с тобой случилось? Ты что, попал под автобус?

– Хуже.

Роберт Штерн прошел мимо своего отца в гостиную и не поверил собственным глазам.

– Что ты здесь делаешь? – успел лишь спросить он, прежде чем пол неожиданно поехал у него под ногами.

Последнее, что он услышал, был резкий крик, за которым последовал звон разбившегося фарфора. Потом Штерн обмяк и рухнул прямо рядом с осколками кофейной чашки, которую женщина от испуга выронила из рук при его появлении.

Через некоторое время придя в себя, он не знал ни где находится, ни почему Карина склонилась над ним с широко раскрытыми от ужаса глазами. Вьющаяся прядь ее длинных волос щекотала, как перышко, его лоб, и Роберт мечтал о таких нежных прикосновениях по всему телу. Но как только он напряг шею, чтобы приподнять голову, вместе с болью вернулись все неприятные воспоминания.

– Симон? – прохрипел он. – Ты знаешь…

– В безопасности, – сдавленно прошептала она. Слеза скатилась по ее бледной щеке. – Я разговаривала с Пикассо. Они посадили охранника перед его палатой.

– Слава богу.

Штерн вдруг задрожал всем телом.

– Который час? – Он услышал, как в кухне засвистел чайник. Это хороший знак. Если его отец все еще занимается чаем, обморок был коротким.