Тело Генри доставили около полуночи. Я увидела, как из универсала вытащили носилки и перенесли их в стоявшую наготове «скорую помощь». Но ясно было, что никакая медицина уже не поможет. По фильмам всем это знакомо – если человек еще жив, в каком бы состоянии он ни был, лицо его оставляют открытым, наверное, чтобы он мог дышать. Тело Генри было укутано полностью, с головы до ног. Мы все следили за тем, как носилки скользнули в машину «скорой помощи». Захлопнулись дверцы, кто-то расписался на официальной бумаге, и «скорая» отъехала. Мы смотрели ей вслед, пока она не скрылась из виду. Юноша погиб, и хотя он был злодеем и хотя его смерть предотвратила множество новых несчастий и даже смертей, все же он был чьим-то единственным сыном.

Я первой прервала молчание.

– Мы все убийцы! – выдохнула я.

– Нет, – мягко, но решительно возразил мне Шафин. – Это было самоубийство.

– Надо было спуститься за ним, – сказала я. – Надо было сразу же отправиться на поиски. Вдруг он был еще жив? Вдруг мы могли еще его спасти?

То обстоятельство, что я сама после падения Генри чуть не свалилась следом, нисколько не притупляло ужас моей вины.

– Да как? – заспорила Нел. – Мы бы не смогли спуститься по водопаду. Сама знаешь. Ты еле-еле поднялась там на обрыв. И после падения с такой высоты выжить не было ни малейшего шанса.

Я понимала, что это правда, я ведь и сама, пока лезла наверх, думала: если сорвусь – мне конец.

– К тому же нам надо было вытащить тебя, – напомнил мне Шафин. – Не ухвати я тебя в последний момент, ты бы и сама свалилась с обрыва. А если бы мы не отвезли тебя как можно скорее в замок, могла бы умереть от переохлаждения. – Он смутился и добавил: – Я не изображаю из себя героя, говорю, как есть.

– И Генри хотел умереть, – добавила Нел. – Он сам спрыгнул.

– Да, но к этому его вынудили мы, – настаивала я. – Мы накинули петлю ему на шею. Пригрозили унижением – разоблачением перед всем миром, да еще с помощью тех самых технологий, которые он презирал. Соцсети, полиция, пресса. Он не мог этого пережить.

Тут я спохватилась и обернулась к Нел:

– Ты же не выложишь его признание в интернет?

– Теперь нет, – сказала Нел, и я поняла, что это означает. Теперь, когда он мертв.

Шафин задернул тяжелые шторы, отгородив нас от синего света, и мы все рухнули на его постель. Ничего неприличного – мы все были в пижамах, да и нам словно снова стало по пять лет. Нел вытащила «Сарос 7S», смартфон лежал у нее на ладони, и мы почтительно взирали на него. В серебристом сердце смартфона – технология, которая спасла мне жизнь. Без него наш план не был бы осуществлен. Волшебный, мощный, дружественный человеку маленький приборчик превратил плоскую карту из комнаты управляющего в трехмерный цифровой образ Лонгмера и окрестной территории. Он запомнил термальный образ моего тела (как-то так объяснила Нел) и ежесекундно отслеживал мое положение в пространстве, пока я каталась в лодке с Генри, то есть я ни на минуту не оставалась без присмотра, Шафин и Нел все время знали, где я. Камера обладала ночным зрением, поэтому Нел смогла снять меня и Генри над водопадом, не включая фонарик. Смартфон поддерживал связь со спутником и выкладывал на «Сарос Орбит» каждую улику, что требовалась нам для обличения Генри де Варленкура – от фотографий страниц из охотничьего журнала до признания на камеру. А теперь мне требовалось одно: отрубиться. И в этом гаджет тоже готов был нам помочь. Я точно знала, что нам всем нужно.

Мы сдвинули головы над телефоном и почти до рассвета смотрели клипы на «Ютьюбе», пока не уснули там же, в комнате Шафина. Мы смотрели всякую ерунду из интернета, кошек, играющих на пианино, неудачные пируэты скейтеров. Мы смотрели конкурсы «Кто смеется последним», конкурсы манекенов и конкурсы на выбывание. Смотрели дэббинг, смотрели на чихающих животных, перебрали тонны замшелых мемов. Долбежная музыка, тупые электронные звуки отражались от тканых обоев, нестерпимо яркие краски мерцали на тяжелых шелковых занавесях постели, помнившей Елизавету I. Как ни странно, в такой форме, наполняя его старинный средневековый дом своим дикарским мусором, мы поминали Генри.

Мы впустили в его дом целый мир.

Утром, прежде чем разойтись по своим комнатам, мы должны были принять решение.

– Как мы поступим?

Объяснять этот вопрос не требовалось. Я хотела знать, покажем ли мы видеосъемку полиции.

– Будем молчать, – сказал Шафин. – С охотой-стрельбой-рыбалкой покончено, без Генри они невозможны. Зачем же позорить семью, от этого нам лучше не станет. Его отец, наверное, тоже негодяй, но мама-то вполне может оказаться приличной. Она лишилась сына – отнесемся к ней с уважением. Будем молчать о съемке, если только нас не попытаются обвинить в его смерти. Пока никто даже не знает, что мы были с ним в момент его гибели. Если это откроется, тогда мы предъявим доказательства, что он совершил самоубийство.

Но полицейские так до этого и не докопались. Тот, который говорил со мной – акцент у него был аристократический, почти как у Генри, – вел себя очень деликатно, словно ему было меня жаль и допрашивать вовсе не хотелось. Я сказала, что плыла на лодке вместе с Генри, свалилась за борт и доплыла до берега, а Генри больше не видела.

– Наверное, он отправился меня искать, в темноте, и вот…

И тут вдруг неожиданно для самой себя я разревелась. Даже притворяться не пришлось. Наверное, меня как раз настигло понимание, какой ужас произошел в ту ночь.

Инспектор откашлялся, как это делают светские люди, когда им не по себе, и неуклюже погладил меня по руке.

– Не надо себя винить, – произнес он в этой своей манере «челюсти сжать и не сдаваться».

Но я себя винила.

Ведь я и правда была к этому причастна.

Уже утром, закончив с допросами, нам, дикарям, разрешили вернуться в школу. Средневековцы решили дождаться лорда и леди Варленкур из Лондона, а нас – Нел, Шафина и меня – полицейский отвез в СВАШ на патрульной машине. Повезло, что не Идеал. Если б он догадался, что это мы расправились с его любимым хозяином, он бы разбил машину вместе с нами.

Второй раз я проехала весь путь между школой и замком в глухом молчании, только на этот раз я была даже рада тишине.

Глава 31

Следствие пришло к выводу: Генри де Варленкур, сын Ролло де Варленкура, 17-го графа Лонгкросса, во время ночной рыбалки упал с обрыва над водопадом и утонул.

Официально нам ничего не сообщали, но мы читали газеты: раз начав пользоваться «Саросом», мы не могли запихать его обратно в ящик Пандоры, даже когда находились в школе. В этом смысле Генри, возможно, был прав.

Итак, в обеденный перерыв мы нашли в Бе́де пустую аудиторию и обшарили все главные новостные сайты. Всюду портрет Генри, такой роскошный, смахивавший на Гэтсби – во фраке, с белым галстуком. Вокруг школы кружили папарацци, снимали из-за железных ворот все, что удавалось поймать в кадр. Заголовки вопили: «Светская СВАШ скорбит о лучшем ученике», «Трагедия в аристократической школе с годовой платой в 50 тысяч». Появилась страница в «Фейсбуке», созданная кем-то, кто вовсе не знал Генри, но был покорен его красотой и гибелью. Его внешность, принадлежность к высшему обществу и таинственная смерть пробуждали воображение. Какие-то сумасшедшие девчонки в Польше грозились спрыгнуть с вершины водопада, в Оксфорде и Кембридже студенты проводили в память Генри де Варленкура вечеринки – обед в смокинге на берегу озера, затем ночная рыбалка. Шестиклассники пробирались в Лонгкросс, нарушая границы частного владения, и делали селфи над водопадом. Одна девица из Портленда, штат Орегон, запостила видео, как она, сжимая в руках фотографию Генри, рыдает четыре минуты и двадцать три секунды по часам – пока R.E.M. исполняет «Ночное купание». Мы все смотрели это представление на экране «Сароса», сидя в комнате Нел.