Инспектор рыкнул что-то по-татарски, и автоматчик свял, отошёл от машины.

— Погодите, мужики. — Ражный опустил стекло и вылез. — Это вполне мирный, одомашненный зверь, людей не трогает. Не понимаю, в чем проблема?

— Домашних волков не бывает, — хмуро и со знанием дела сказал автоматчик. — Волк — он и есть волк… Придётся изъять зверя.

Маленький человек в погонах сел в машину ГАИ, достал бланк протокола и поманил к себе. Мимо проехал тяжёлый грузовик и, пользуясь шумом, Ражный тихо сказал:

— Уходи, Молчун.

Волк словно ждал этой команды — тотчас выпрыгнул сквозь опущенное стекло, перескочил дорогу и лёгкой трусцой направился в степь мимо постовой будки. Первым опомнился коротенький инспектор — живчик, закричал что-то по-татарски напарнику, хотя все происходило у него на глазах. Тот развёл руками, но спохватился, вскинул автомат. Первая очередь была длинной и неприцельной, почти от живота — так стреляют по убегающему человеку. И вторая тоже впустую, поскольку автоматчик поспешил — слева по дороге приближался «МАЗ».

Инспектор вылетел из машины, на ходу доставая в общем-то бесполезный на таком расстоянии пистолет, заругался и выпалил трижды по убегающему зверю. Тогда его напарник пропустил грузовик, выбежал на асфальт и встал на колено.

— Да мат-ть-его!.. Достану!

И стал колотить прицельно, одиночными. Молчун пошёл скачками, ещё хорошо виднелась его спина в сухой осенней траве и не по-волчьи высоко вскинутая голова. Ражный механически считал выстрелы, и после седьмого зверь вдруг присел, потом сделал свечку и упал, скрывшись в траве.

— Есть! Попал! — в азарте крикнул автоматчик, не отрываясь от прицела.

И выдолбил в то место весь остаток магазина. А короткий уже приступил к Ражному:

— Зачем отпустил волка? Зачем отпустил волка?!

— Какого волка? — пожал тот плечами. — Не было волка, ты что, командир?

— Все, готов! — довольно сказал вернувшийся автоматчик, перезаряжая оружие. — Поеду привезу!

— Говорит, не было! — возмущённо заговорил инспектор. — Мы тут стоим дурак, да? Глаз нет? Отпустил дикий хищник! Стрелять пришлось!

— Я поехал! — сбрасывая бронежилет, крикнул напарник.

Он прыгнул в «УАЗ», смело съехал с дорожного откоса и погнал в степь волчьим ходом.

А короткий чуть успокоился, заговорил назидательно:

— Какой нехороший человек! Зачем говорить — не был волк? Когда кабина сидел и ворчал на меня?

— Это была собака! — засмеялся Ражный. — Овчарка, очень похожая на волка. А вы мою собаку подстрелили. Придётся отвечать, командир!

— Почему — собака?

— Сам подумай, ну откуда взяться дикому хищнику? И чтоб вот так сидел в машине? Кто этому поверит?

— Зачем сказал — волк?

— Пошутил! Мог сказать, заяц!

— Тебе шутка! Мне патрон отчитаться надо! Списать патрон! Начальник знает — был волк!

— А если он сейчас привезёт убитую собаку? — съехидничал Ражный. — И я предъявлю документы, что собака элитной породы, дорогая, и в суде выставлю счёт? В том числе и за моральный ущерб? Кто будет платить? Ты или начальник? Угадай с трех раз?

Короткий с надеждой посмотрел на «УАЗ», рыщущий по траве в трехстах метрах от дороги, подумал:

— Давай ждать. Привезёт — глядеть будем, кто платить… А кто административную комиссию пойдёт.

Автоматчик вернулся через десять минут ни с чем и в глубоком расстройстве.

— Я же попал! Видели, сразу лёг?.. Блин, на этом.месте даже капли крови нет! Быть такого не может! Магазин высадил!.. Он что, уполз? Улетел? Растворился, сука?

— Ну и что делать станем, мужики? — — спросил Ражный.

Они поговорили между собой на татарском.

— Кто сидел твоя машина — волк или собака? — уточнил короткий.

— — В моей машине никто не сидел.

— А кого я стрелял? — несколько опешил стрелок.

— Не знаю. Ты разве стрелял? Я что-то стрельбы не слышал…

Гаишники ушли в будку, там посовещались ещё раз, после чего автоматчик вынес документы.

— Ладно, езжай… — оглянулся на будку, спросил тихо. — Слушай, не понял, кто был все-таки?

— Оборотень, шепнул ему на ухо Ражный. — Слыхал?

Автоматчик долго маячил в зеркале заднего обзора — то собирал гильзы с дороги, то подолгу смотрел ему вслед, наугад шаря руками по асфальту. Через полкилометра начался Вятскополянский район…

Молчун поджидал его, спрятавшись в пыльной траве дорожного откоса. Ражный сбавил скорость, не останавливаясь, открыл дверцу, и волк прыгнул в кабину прямо с обочины. Лёг на переднее сиденье, вывернулся и стал зализывать рану.

Пуля угодила ему под правую лопатку, но вдоль туловища — стреляли в угон — и вылетела из плеча. На первый взгляд, особого ущерба не принесла, боевая пуля проткнула, как шилом, ибо зверь довольно твёрдо ступал на лапу, однако когда Ражный остановился и осмотрел рану, выяснилось, что выстрелом раздробило ребро: едва он коснулся этого места, Молчун предупредительно прикусил руку.

— Я говорил тебе: жить с человеком можно собакам, а не волкам, — проворчал он. — Ты же зверь, объявленный вне закона. Видишь, я тебе не защитник, потому что у волков не бывает хозяина… Ладно, сам напросился, терпи. Ещё хорошо отделался. Теперь у нас, брат, и раны одинаковые. Это у тебя первые дырки в шкуре, но не последние…

В горячке он не чуял боли, но теперь обе раны горели огнём и заставляли зверя вертеться в узком пространстве между сиденьем и доской приборов, дотягиваясь то до одной, то до другой. Весь набор обезболивающих и дезинфицирующих средств был у него на языке; без всякого вмешательства он мог бы в течение нескольких дней справиться и с более тяжёлой раной, однако у Молчуна, стрелянного впервые, не хватало опыта. Он нормально доставал языком плечо, однако входное отверстие с большим трудом, поскольку вынужден был выворачивать голову назад и вниз или совать её под лапу. А лечить сейчас следовало именно входную рану, где остаётся вся зараза от пули и куда попадает шерсть.

По молодости переярок ещё не знал этого и вылизывал ту, что была больше, ближе и больнее. Занятый своими мыслями, Ражный вначале тоже не обратил на это внимания и хватился лишь через два часа, когда въехал в Вятские Поляны: волк часто задышал, хотя было не жарко, нос стал сухой и горячий.

Каждый араке, будь он вотчинным или вольным, приезжая на поединок в чужую вотчину, должен был прежде всего отыскать хозяина Урочища, засвидетельствовать своё появление и, если схватка была определена с кем-то третьим, получить от него подорожную — своеобразное разрешение на поединок и условленное место и час первой встречи с соперником.

Существующие обычаи засадников складывались во времена татаро-монгольского ига, при Сергии Радонежском, и соблюдались очень строгие и весьма насущные правила конспирации, сохранившиеся до сегодняшнего дня. Вместе с тем, было в этих обычаях и кое-что более древнее, архаичное, не связанное с христианством и теперь ставшее чистой символикой. Поклонение и приношение жертв деревьям Урочища было привычным и обыденным, но кроме того, например, приносить дары вотчиннику, на чьей земле произойдёт схватка. Каков дар, зависело от важности поединка: по обыкновению это был жеребёнок или ловчий сокол, но если для аракса борьба на земляном ковре была решающей, судьбоносной, значимость дара увеличивалась соразмерно и не имела привычного понятия цены. Победитель мог одарить самым дорогим — вторым или третьим по счёту сыном, отдав его вотчиннику на воспитание и обучение, если у того нет сыновей и некому наследовать Рощу, или дочь в жены, если хозяин Урочища недавно вступил в сборный возраст и холост.