— Мне иногда очень хочется, Вэл. В особых случаях. И тогда мне обязательно надо это получить — понимаешь, о чем я?

— Господи, конечно!

— Вот сегодня был как раз такой день.

— Тебя что-то особенное заводит?

— Да. Всегда одно и то же.

— А ты не хочешь… Может, если бы я знал, что это, я бы…

— Когда-нибудь, Вэл, мой мальчик. — Жакс встал, подошел к окну и выглянул. Потом вдруг расхохотался.

— Смотрите! — Сержант мотнул головой, привлекая внимание шефа.

Барнаби только что закрыл за собой дверь дома викария.

— Да, гараж. Я видел его и раньше.

— Нет, выше.

Барнаби поднял голову. Терри Джексон стоял в окне своей квартиры. Либо он был совершенно голый, либо носил джинсы с такой низкой талией, какой мир не видел со времен, когда Рэндольф Скотт[38] повесил на гвоздик свои ковбойские сапоги.

— Жаль, — мечтательно вздохнул Трой. — Еще пара дюймов — и мы имели бы право задержать его за непристойное поведение.

— Ухмыляется, ублюдок, — процедил Барнаби.

Шофер действительно смеялся над ними.

Старший инспектор замедлил шаг, чтобы потянуть время и дать ему возможность прикрыть свои причиндалы:

— А ведь с него станется открыть дверь и продемонстрировать нам яички.

— Надеюсь, он этого не сделает, — ответил сержант Трой, — а то у нас сегодня на ужин «жаба в норке»[39].

Жакс открыл окно у них над головами и крикнул:

— Не заперто!

Вот уже в третий раз Барнаби поднимался по устланной ковром лестнице. Он вспомнил свой первый визит, закончившийся приходом Лоуренса, тошнотворным нытьем и соплями Джексона. И второй, три дня назад, когда они спросили о Карлотте Райан и когда у мерзавца душа ушла в пятки при слове «шантаж», которое произнес Барнаби.

Итак, что ждет их теперь? Барнаби, ярому стороннику сохранения профессиональной непредвзятости, сейчас довольно трудно было ее сохранять. По правде говоря, в случае с Терри Джексоном он оставил всякие старания. При полном отсутствии каких-либо доказательств он был уверен, что именно этот человек убил Чарли Лезерса и причастен — еще как причастен! — к исчезновению Карлотты Райан.

Не постучав, Барнаби открыл дверь и вошел с квартиру. Джексон по-прежнему стоял у окна, только уже спиной к нему. Он был очень собой доволен. Словно гладкое, лоснящееся, ухоженное и сытое животное. На нем была водолазка джерси и обтягивающие белые джинсы «левайс». Он был бос, влажные волосы вились мелкими спиральными кудряшками. Обесцвечивание и химия, решил Барнаби, вспомнив жирные темные космы на ранней фотографии Джексона. Эта мысль доставила ему пусть короткое и мелкое, но удовольствие. Потом Джексон послал старшему инспектору улыбку, по силе равную апперкоту Тайсона, и удовольствие полиняло, а потом исчезло совсем.

— Вы ведь за мной, инспектор? — скалился Джексон. — Я знаю, что за мной. Признайте же!

— Это не трудно признать, Терри. — В комнате был еще один человек, и Барнаби постарался, чтобы его ответ прозвучал насмешливо. — Добрый день, мистер Фейнлайт.

Валентин пробормотал что-то неразборчивое. Он был смущен, хотя и старался держаться вызывающе, а также отчасти раздосадован. Излишне спрашивать, чему помешали полицейские. Здесь даже стены пахли сексом.

— Ну, Жакс, я пойду…

— Не уходите, сэр, — попросил Барнаби. — Нам так и не удалось поговорить с вами об исчезновении Карлотты Райан. Один из наших офицеров заходил к вам в субботу. Да, кажется, в субботу.

— Я был весь день в Лондоне.

— Но сейчас вы здесь, — заметил сержант Трой. Он сел в оранжевое кресло и достал свой блокнот. Ни под каким видом он не мог выжать из себя вежливое приветствие, не говоря уже об улыбке. Никто на свете не вызывал у него такого презрения, как эти задницы.

— Двух зайцев убить, соображаешь, Вэл? — ухмыльнулся Терри Джексон.

— Я действительно не понимаю, почему вы меня о ней спрашиваете. Я и десяти слов не сказал с этой девушкой.

— Мы всех спрашиваем, сэр, — отозвался Трой. — Это называется «опросить соседей».

— Она пропала, — продолжил Барнаби, — за две ночи до того, как убили Чарли Лезерса. Сбежала из дома викария, а теперь мы считаем, что она свалилась — вернее, ее столкнули — в реку.

— Боже мой… — Валентин изумленно посмотрел на приятеля: — Ты знал об этом, Жакс?

— Ага! — Джексон подмигнул Барнаби. — Они меня хорошо информируют.

— Поэтому мы хотели бы знать, — гнул свою линию Трой, — не видели ли вы и не слышали ли чего-нибудь необычного поздно вечером.

— Это было…

— В воскресенье шестнадцатого августа.

— Мы с сестрой были дома, но честное слово, не… о, подождите-ка! В тот вечер мы видели Чарли и его собаку. Я запомнил, потому что по ящику как раз в это время показывали «Тридцать семь и два по утрам»[40]. Но я не вижу, как это могло бы вам помочь с Карлоттой.

— Да не в этом дело, — влез Джексон. — Просто тебя надо вычеркнуть из их маленького списочка, понимаешь? Чтобы все было миленько и аккуратненько.

— И к вам у нас есть несколько вопросов, — сержант повернулся к Джексону.

— Ой, что-то я не заметил обращения «сэр».

— Например, вдруг вы знаете, в котором часу миссис Лоуренс уехала в Каустон сегодня утром?

— Что-нибудь случилось?

— Так знаете или не знаете? — огрызнулся Барнаби.

— Она позвонила сюда после ланча — где-то около двух. Сказала, что ей нужна машина. Уехала… э-э… ну, через десять — пятнадцать минут.

— Не заметили, во что она была одета?

— Что-то такое в цветочек, — недоуменно ответил Джексон.

— Она сказала, зачем едет в город?

— Мы не в таких отношениях.

Барнаби знал это и понимал, что, задав подобный вопрос, попусту потратил время. Но иногда робкие натуры, вроде Энн Лоуренс, при неуютном для них общении с более сильными людьми выдают информацию, о которой их не спрашивали, тщетно пытаясь обезоружить этим противника.