Наоборот! Он положил руку на плечо светловолосому и похвалил его — во всяком случае, это выглядело так, потому что лицо мальчика просияло как солнце и он гордо выпрямился. Вместе с Наставником он прошел в следующий крепостной двор, и они исчезли в Доме Учения.

Темноволосый мальчик поднялся на ноги. Он поранил ногу, и тонкая струйка крови стекала по его голени. Казалось, он вообще не обратил на это внимания. Он смотрел вслед Наставнику и светловолосому, и тут я внезапно понял, что эта беготня наперегонки совсем не игра. Лицо мальчика застыло и побледнело от отчаяния. Вид у него был такой, словно весь мир только что рухнул.

— Дети никогда не должны выглядеть так! — пробормотал я.

Нико проследил за моим взглядом.

— Полагаю, в этом Доме немало отчаявшихся детей! — угрюмо сказал он. — Так что чем скорее мы вызволим отсюда Миру, тем лучше!

Я чуть было не расхохотался. Вот мы — два жалких цепных пса, два рабочих осла, которые даже себя спасти не могут, а он болтает о том, чтоб освободить Миру!

— Давай теперь попробуем хотя бы дотащить эту тележку до конца, чтобы Маша не оторвал нам голову. Я ничего не имею против того, чтобы еще немного побыть Гладким Хребтом! — сказал я.

Теперь уже не Маша, а Герик обратил внимание на нашу передышку.

— Вы что, спятили? — зашипел он, и слова его звучали скорее трусливо, чем злобно. — Шевелитесь! Или вам хочется, чтобы я удивленно взглянул на него.

— Ну и что? — спросил я. — Что тогда случится?

Он посмотрел на меня так, словно я выжил из ума.

— Этого я не знаю. Ведь мы никогда не знаем этого наперед. Но поверь мне — тебе мало не покажется. А если мы проиграем по твоей вине, то Маша об этом узнает. Это я тебе обещаю!

Когда дневной труд был наконец закончен, подрядчик тщательно измерил, как далеко мы прошли и как далеко прошли люди Эрлана. И хотя мы с Нико были новенькими и работали едва-едва, люди Маши прошли на альн ближе к своей стене, чем люди Эрлана. Подрядчик отметил это на своей доске, напомнившей мне долговые доски Заведения.

Явились стражи, и мы получили свои кандалы. Я думал, что нас опять ждет подвал, но стражи повели нас другим путем.

— Куда мы идем? — спросил я Герика.

— На Битейный двор! — ответил он так, словно это было самым что ни на есть обычным делом.

— Зачем? Что мы худого сделали?

— Да это всего-навсего дневной расчет, — ответил он. — Но сегодня, к счастью, подставлять спину придется людям Эрлана.

Он злорадно усмехнулся.

Дневной расчет? Что бы это значило?

Это значило, что тому, кто работал сегодня медленнее всех, предстоит получить три удара кнута. То было само по себе ужасно, хотя Герик и прочие явно не считали это чем-то удивительным. Но открытие стало страшнее, когда я увидел, кто держал кнут.

То был мальчик одиннадцати-двенадцати лет из Дома Учения, в штанишках до колен, в жилете и с очень коротко стриженными волосами. Наставник стоял за его спиной, положив руки ему на плечи. И даже издали видно было, как дрожали руки мальчика, сжимавшие кнутовище.

С одного из людей Эрлана уже сняли кандалы и крепко привязали лицом к толстому столбу, с руками, поднятыми над головой.

— Этот человек — недруг Князя! — сказал мальчику Наставник. — Твоей руке надлежит быть твердой, когда будешь наказывать его.

Мальчик не спускал глаз с привязанного к столбу. Медленно он поднял кнут. Потом снова опустил его.

— Я… я вообще не хочу… — прошептал он.

— Павел! Ты любишь Князя? — спросил Наставник мальчика.

— Да!

— Ты ненавидишь его недругов?

Мальчик послушно кивнул.

— Тогда ты не смеешь быть слабым. Исполни свой долг! Ты, верно, не из тех, кто может изменить.

Лицо мальчика исказилось, и это был страх.

— Нет! — громко сказал он. — Я не изменю! Никогда!

Он не спускал глаз с голой спины мужчины. Старые побелевшие шрамы и недавние красные рубцы говорили о том, что тот далеко не в первый раз стоял у столба на Битейном дворе. Мальчик собрался с духом, поднял кнут и ударил.

Но не жестко. Явно недостаточно жестко.

— Павел! — укоризненно произнес Наставник. — Ведь ты даже не отметил его. Неужто твоя ненависть к врагам нашего Князя так слаба?

Мальчик заплакал тихо и беззвучно.

— Да! — всхлипнул он. — Я ненавижу их! Я ненавижу их!

— Тогда докажи это!

Но мальчик по-прежнему медлил. Слезы сбегали по его бледному лицу, и он слабо всхлипывал.

Тогда человек у столба внезапно повернул голову и глянул прямо на мальчика.

— Принц Плакса! — презрительно прошипел он. — Мальчик-Девчонка! Бей и давай покончим с этим. Или, может, не посмеешь?

Это и требовалось… Мальчик поднял кнут и ударил яростно, что было силы три раза. Три новые красные полосы превратились в отметины на снине мужчины.

— Хорошо, Павел! — похвалил его Местер Наставник. — Ты сослужил верную службу своему Князю.

Стражи отвязали наказанного от столба, и нам позволили уйти, на этот раз в те дыры, где мы спали.

— Зачем он это сказал? — шепнул я Герику. — Ну, про Принца Плаксу? Можно подумать, ему хотелось, чтоб мальчик ударил его!

— Так он этого и хотел, — ответил Герик. — Антон ведь не глуп. Если бы мальчик не справился, стражи взялись бы за это дело. А от кого бы ты хотел получить трепку — от двенадцатилетнего мальчика или от кабанов, закованных в броню?

Да, выбор ясен.

— А почему как раз он, я имею в виду почему не другие из людей Эрлана?

Герик пожал плечами.

— Это решает Эрлан. Или Маша, когда проиграем мы.

Он слегка пожал плечами. Герик, ясное дело, и сам не раз получал свое у столба.

— У некоторых, кто проиграет, всегда назначают самого слабого получать взбучку, — продолжал он. — Потому что известно, от этого толку мало. У Маши это не так. Здесь чаще соблюдают черед.

Это удивило меня. После первой встречи с Машей я никак не подумал бы, что чувство справедливости может потревожить его совесть.

— А Маша сам? — спросил я. — Он тоже соблюдает черед?

Герик холодно посмотрел на меня.

— Случается! — ответил он. — Так что не внушай себе ничего подобного, Гладкий Хребет!

Это прозвище, ясное дело, было ругательным. Сказано почти так же, как говорил человек у столба «Принц Плакса» и «Мальчик-Девчонка». Здесь принимали свою трепку и, похоже, гордились ею.

Мне ясно было: из десяти узников — людей Маши — Нико и я были самыми презираемыми. Даже сгорбленный старик Виртус занимал более высокое положение и был более уважаем другими. И это при том, что он чаще всего полз вдоль стены и еще больше сгибался всякий раз, когда видел вблизи стража. Он ходил, постоянно бормоча какой-то бестолковый стишок, который, как я поначалу думал, был сплошной белибердой. У него так дрожали руки, что он едва мог держать инструмент. И все-таки никто никогда не сказал ему худого слова, даже Маша. На Нико и меня обрушивался поток грязной ругани, стоило нам остановиться, чтобы перевести дух, а Виртусу никто не говорил ни слова. Даже когда он обронил инструмент в Драконий ров, так что нам пришлось просить у стражей новый и мы потеряли из-за этого не знаю сколько времени.