Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С вашим здоровьем такие холодные ванны противопоказаны, – ласково сказал знакомый мне еще с первых дней прибытия на Южный фронт опытный врач, прекрасный товарищ, член Хаенского провинциального комитета партии Фредерико дель Кастильо.
От одного его присутствия мне, казалось, становилось легче.
– Ничего, все пройдет, – успокоил он меня, посмотрев на термометр, и выписал лекарства.
– Надо серьезно подлечиться, а то потом не оберетесь беды. Начинается лето. Вам бы в сосновый прохладный бор, в Советский Союз. Там у вас много прекрасных мест. Война кончится, и я к вам непременно в гости приеду, – высказал свою заветную мечту добрый доктор.
– Связалась с партизанами! Вот и выкупалась. Хватит! Прощайтесь с вашими диверсантами и переходите ко мне, у меня не будете принимать холодных ванн, – сказал мне Кольман, придя проведать меня.
Навещали во время болезни многие. Вслед за Кольманом пришел Доминго вдвоем с Алексом.
Американец сильно похудел, но остался все таким же неунывающим.
– Садитесь и расскажите, где пропадали целую неделю? Что с вами случилось?
– Одним словом, «не повезло», – сказал Алекс, сел на стул и стал еще меньше.
– Ну, выкладывай все по порядку! Тогда Луиза определит, повезло тебе или нет, – предложил Доминго.
– Мост подорвать не удалось, – начал свой рассказ Алекс. – Мятежники обнаружили, и мы стали отходить. Темнота. Я шел одним из последних. Споткнулся, упал и так сильно ушиб правую ногу, что сразу не мог встать. Видно, я лежал в стороне от тропы, и никто меня не заметил. Когда с трудом встал, никого поблизости не было. Где-то сзади стреляли каратели, да еще пускали осветительные ракеты. Сильно болела нога, но я пытался догнать своих. Заблудился. Нога ныла!
До рассвета надеялся подальше отойти от моста. Утро застало меня в оливковой роще. Такие редкие деревья, что видно как в поле, и, еще беда на мою голову, близко автомагистраль. Ну, думаю, влип.
– Положение незавидное, – заметил Доминго.
– Изучая местность, заметил каменный забор, высотой меньше метра, и весь он в зелени. Ничего лучшего поблизости не было. Решил добраться до него. Там местами, к счастью, рос колючий и довольно густой кустарник. Забрался под самый высокий, весь поцарапался. Лег. Теперь можно было заняться ногой. Она ниже колена распухла и стала толстой, как у слона, и при движении боль усиливалась. Пришлось разрезать альпаргатас. Хотелось спать, но из-за боли в ноге не мог уснуть. Оливы почти все опали, но никто их не собирал, будто все вымерли. По дороге иногда проходили тяжело груженые машины. Это я узнавал по гулу моторов.
Весь день я был как в аду: и нога болит, и никого нет. В сумерках увидел двух крестьян. Шли они вдоль ограды и временами припадали к камням забора, возможно, прислушивались и вглядывались.
Ну, думаю, этак они могут и меня обнаружить. Но немного выждав, незнакомцы бросились под деревья и стали собирать оливы… Значит, экспроприируют свое у феодалов, сообразил я. Попробовал пойти, а нога стала словно чужая. Решил просить о помощи.
Призывал, кричал, но мой голос тонул в темноте. Никто не отвечал. Крестьяне, собиравшие оливы, замерли на месте.
Алекс сделал паузу, а мне хотелось знать, что же дальше.
– Камарадас! – еще громче, с отчаянием крикнул я.
Вскоре услышал шаги и первое время не мог понять, куда пошли крестьяне. Потом один из них спросил:
– Где вы?
– Тут, под оградой!
Напряг все силы, превозмогая сильную боль, вылез из кустарника. Подошел пожилой, сгорбленный человек.
– Что случилось?
– Повредил правую ногу и не могу идти.
– Откуда и кто ты? – тихим голосом спросил второй, только что подошедший.
Сверху на мне было все, как у мятежников, а под ним форма сержанта республиканской армии. Ответ на этот вопрос был обдуман ранее.
– Мобилизованный. Шел к своим, – сказал я на плохом кастелянском диалекте, зная, что южане из Андалузии не поймут баска с севера.
– Решил убежать? – спросил одобрительным тоном сгорбленный.
– Да! – согласился я. – Но упал, повредил ногу и не могу идти.
– Что будем делать, Антонио?
– Придется попросить моего брата. С ним мы донесем, – ответил второй.
– Подожди здесь. Наберем олив. Отнесем и придем за тобой, – сказал пожилой.
Крестьяне набрали олив, угостили меня и ушли.
Прошел час. Время тянулось медленно, нога ныла, и никто не шел.
По тону беседы я верил, что они не предадут меня, этого я не боялся. Страшно было, что их заметят. Ведь они занимались сбором олив на помещичьей земле.
Приближающиеся шаги услышал издалека. Кто-то шел осторожно и нет-нет останавливался. На всякий случай приготовил гранату и пистолет. Но опасался напрасно. Трое принесли самодельные носилки и тихо, останавливаясь и вслушиваясь, понесли меня.
До деревни шли, наверно, около часа. Когда на фоне неба стали заметны дома, носилки опустили на землю. Двое остались со мной, третий пошел куда-то.
– Можно, – сказал вернувшийся, и меня, почти бегом, пронесли около ста метров по улице и внесли во двор, а затем в комнату, где при свете слабой керосиновой лампы я увидел пожилую женщину и красивую девушку, накрывавшую на стол.
– Что у тебя с ногой? – спросила первая.
– Упал, ушиб!
– Ну покажи!
Мне было неловко в присутствии девушки. Старшая это заметила.
– Снимай, снимай, она не смотрит!
Я повиновался. Женщина покачала головой, увидев опухоль, прощупала осторожно ногу и зацокала языком.
– Придется потерпеть! Только не крикни. Нельзя! Могут услышать.
– Энрике, помоги! – сказала она, и сильный молодой парень подошел ко мне.
– Берись за ногу. Вот так! – показала она, а ты держи его, чтобы не упал, – командовала энергичная женщина и так со своим помощником рванула ступню, что я от боли чуть не потерял сознание, но удержался и не крикнул.
– Потерпи, сынок! Теперь все пройдет! – сказала моя спасительница.
Меня накормили и спрятали на чердаке, в солому.
Я быстро уснул, когда проснулся, долго никак не мог понять, где я. Нога болела меньше, опухоль опадала. Стал выбираться из укрытия. Кругом тишина, полумрак. Услышал шаги и замер на месте. Кто-то поднимался на чердак.
Ко мне прокралась девушка, которую я видел в доме.
– Сеньор! Вот еда и посуда. Отсюда – никуда! – сказала она и тихо скрылась.
Я поел и снова уснул. Проснулся, когда было уже темно, боль в ноге заметно утихала.
Нарушив указание своих спасителей, вылез из соломы, но с чердака спускаться не стал.