вообще, ваша пара ослепительна! Вы из Европы? Ах, русские?! Wonderful! (Замечательно!)» Наташа благодарит за комплимент, Костя церемонно кивает, дама удаляется, Наташа вполголоса: «Чистая лесбиянка…»

Вечером в одну из суббот посещают они кафе «Тачи» на перекрестке Бродвея и 110-й улицы. Наводит Костю на это место потрясающее Даниил. Он, оказывается, изредка бывает здесь. Костя просит Наташу пригласить для друга девушку. Та берет какую-то свою знакомую, блондинку не первой свежести, но с формами – то, что редактор любит. Вчетвером занимают столик близко от сцены, и Даня начинает объяснять, что им предстоит увидеть и услышать. При этом взгляд его нацелен на Наташу, он как бы только ей рассказывает – от Кости не ускользает.

Когда Даня познакомился с Наташей, произошло это вскоре после ее первого визита на Даунинг стрит, он выразил Косте восхищение и не преминул напомнить, кто автор идеи объявления насчет барышень. И ведь сработало! Еще как сработало! И вот теперь без зазрения совести пялится на рыжую бестию, это заметно всем, блонда ерзает упругим задом, донимает Даню всякой ерундой, лишь бы отвлечь внимание его, переключить на себя, а он будто и не замечает ничего. Все он, змей, замечает, беззлобно, но с досадой думает Костя. Не хватало приревновать к другу…

Редактор наконец видит Костино лицо, чувствует некую неловкость момента и отводит от Наташи взгляд. А тут и действо начинается.

В половине десятого за рояль старушенция садится – божий одуванчик, маленькая, седенькая, чуть пригорбленная. Даня пояснить торопится: старушенция из Перми, работала там в оперном театре, зовут ее Ия Валентиновна, в «Тачи» обожаема, аккомпаниатор, каких поискать, сами убедитесь. Старушенция пару легких пьесок играет, разминает пальцы, на сцену, если таковой можно назвать подмостки между стеной и ближайшими столиками, выходит крупного сложения парень с наметившимся брюшком, в темном пиджаке и морковного колера рубашке с распахнутым воротом. Отдает старушенции ноты, о чем-то шепчется, и вот уже кафе наполняется нежной, воспаряющей мелодией и тенор, неожиданно сочный, густой, исполняет арию из какой-то Косте неизвестной оперы.

Он переглядывается с Наташей, и оба, не сговариваясь, поднимают брови – просто здорово! После «Метрополитен» чем можно их удивить? Оттого с изрядным скепсисом слушали Данины излияния – вы, ребята, ахнете, когда услышите; поют здесь профи из «Сити-оперы» и других мест, даже из МЕТа иной раз, да и студенты общей картины не портят. Часто гости появляются нежданно-негаданно, в том числе российские певцы, без сюрпризов редко обходится. Кажется, прав дружок в своих оценках.

Тенора сменяет баритон: невысокий, худощавый, весь в черном, и бородка с усиками черные. Голос такой, что мурашки по коже. Настоящий профи, без дураков. Потом черед двух меццо-сопрано – полной высокой дамы в темном длинном платье, молодой, но с наметившимся двойным подбородком, и носатой, в серебристой кофточке, игривой, строящей глазки. Снова на подмостках тенор с животиком и пятая участница – тоненькая девица в облегающих брюках, открытой блузке с вырезом и длинными распущенными волосами. Поют они дуэт из «Кармен», девица театрально прижимается к Хозе, страсть изображая, отбивает такт каблучками, стрекочут кастаньеты. Им аплодируют неистово, в разгар пения несколько раз оглашенно кричат «Браво!», свистят – здесь так принято.

– Парня Брэд зовут, – поясняет всезнающий Даня. – Между прочим, дублером Доминго в нескольких спектаклях был. Пьет только многовато в последнее время. Вон опять в бар похилял…

А тем временем четверка остальных окружает стол неподалеку от Костиного и хором замечательно поет Happy birthday женщине в летах, которая, похоже, все семейство привела отметить в «Тачи» день рождения. В течение вечера и ночи еще не раз будет Happy birthday звучать…

– Обрати внимание на мужика с белой бородкой и усиками у барной стойки, – Даня показывает рукой. – Чем-то на Пьера Ришара похож, верно? Главный менеджер, Леопольдо. Помешан на бельканто, он и организовал все это лет четырнадцать назад.

Похож скорее на кота Леопольда, смешной и симпатичный, отмечает про себя Костя, видя, как, оживленно жестикулируя, беседует тот с кем-то из посетителей. Наверное, многие здесь друг друга знают, завсегдатаи.

Кафе переполнено, ни одного места свободного; насколько не отвечает оно представлению о месте, где поют оперу, настолько же, как видно, популярно. Акустика не то чтобы плохая, но и не идеальная, видно и слышно поющих не отовсюду – колонны мешают; и, однако, попасть сюда можно, только заранее столик заразервировав, что Даня и сделал. По потолку жестяные вентиляционные короба тянутся, словно цех какой, стены декоративно под старинный кирпич облицованы, над поющими в два ряда свечи в стаканчиках, пламя трепещет от дуновения воздуха, еще выше – решетка, тоже декоративная, такие же свечи на простых, грубых столах без скатертей. Вид непрезентабельный, но что-то в нем есть.

– На что это похоже? – спрашивает, поймав его мысль, Наташа.

– На «Тачи», и больше ни на что, – отвечает Костя.

Одно меню чего стоит: «Карузо» – сифуд со спагетти, «Тоска» – грибы портобелло, в гриле запеченные, «Беллини» – филе рыбы со всякими прибамбасами, «Фигаро» – баклажаны, фаршированные шпинатом и сыром ризотта, «Дон Жуан» – огромные креветки, «Пуччини» – нежная телятина и, наконец, венец всего «Маэстро Тосканини» – стейк в 20 унций, приготовленный на углях по-флорентийски… Собственно, могут ли блюда называться по-другому в этом ни на что не похожем, кроме как на самого себя, заведении… Детище Леопольдо на определенную публику рассчитано, коей в Нью-Йорке вполне достаточно, чтобы три раза в неделю, когда поют, по средам, пятницам и субботам, бизнесу него процветал.

Наташа незаметно меню в сумочку свою укладывает – на память. Костя одобрительно головой кивает – он бы то же самое сделал.

Время за полночь, а концерт в полном разгаре: поют соло и дуэтами, преимущественно на итальянском, но и на немецком, французском… А Брэд и на русском: «Прости, небесное созданье…» Поют замечательно, праздник в душе создают. Баритон во всем черном куплеты тореадора выдает – и зал подпевает, хлопает в такт, а Брэд из дальнего угла, отставив очередной бокал с вином, включается в игру, своим тенорком выводит. А потом – неаполитанские песни, «О соле мио», и душа улетает… И опять в три-четыре голоса из разных концов зала из «Травиаты», «Кармен», «Севильского цирюльника»… Зал не просто слушает – становится участником представления, и это-то больше всего и зажигает.

Трижды за вечер официантки с корзиночками публику обходят, «типы» собирают для певцов. Костя по стольнику кидает, за всех сидящих за столом, официантка изумленно благодарит, такие чаевые здесь – редкость. Шепчет, видно, Леопольдо, тот певцов настропалил, окружают они стол и по очереди из «Риголетто» две арии