«Чего уж теперь изображать манеры», – хотел сказать Еговицын, но промолчал.

– Не попадались вам два слова: «пепел» и «пурпур»? Быть может, Федоров упоминал?

– Нет, ничего такого…

– Вот как? Интересно… Кстати, в каком часу вы пришли к Федорову?

– Около часу ночи…

– В каком он был настроении?

– Обыкновенном для Ивана Федоровича… – Еговицын изобразил брезгливую мину. – Ругался, что не дают ему покоя весь вечер. Пьянел на глазах. И все грозился кому-то…

– Что за угрозы?

– Трудно уловить смысл. Как я понял, кто-то его сильно обидел, и теперь он хотел расплатиться за все. Обещал не далее как сегодня. Господин Ванзаров, его действительно убили?

– Вынужден это признать. Вот Николай Семенович свидетель. И тайну свою унес с собой. Хотя следы ее прячутся где-то в доме-с-трубой.

– Жаль старика… – Интонация у Еговицына вышла точь-в-точь, как у Лебедева. Такие разные люди, а так сошлись на невидимой дорожке…

– Судьба несчастной Нольде вас меньше волнует? – спросил Ванзаров.

– Отчего же… Ее тоже по-своему жаль.

– Она умерла если не счастливой, то уж богатой точно…

Эта новость не ускользнула от внимания ротмистра. Он даже незаметно подался вперед, не замечая, как выдает свою заинтересованность.

– Как прикажете вас понимать?

– За день до смерти она сдала в ювелирную лавку Гольдберга изрядный золотой слиток. Тысяч на десять. Ее убили, а деньги не тронули. Хотя лежали они на самом виду… Что вас встревожило, ротмистр?

– Нет-нет, ничего… – ответил тот, разглядывая стол. – Вам показалось. Надеюсь, теперь уж настал срок вам уйти?

Ванзаров не возражал. Он быстро нагнулся и что-то сказал на ухо Еговицыну. После чего поклонился и вышел.

Скабичевский опять не удержался от восторгов. Он восхищался, как Родион Георгиевич обошелся с заносчивым лейб-гвардейцем. Похвалы Ванзаров отверг.

– Никакого толку, ротмистр врет так же скверно, как играет в карты. Что связано одно с другим.

– В чем же он врал?

– Слова загадочные он слышал и к Федорову приходил просить денег. Удивляет другое: он чего-то боится. Кроме как обдернуться в картах, конечно…

– Чего может страшиться боевой офицер? – удивился Скабичевский.

– Интересный вопрос, Николай Семенович. Готового ответа пока нет.

– А что вы ему сказали? Если не секрет, конечно…

– От вас у меня нет секретов: посоветовал не играть там, где нельзя выиграть… – ответил Ванзаров. – Не будем тратить время. Нас заждался главный подозреваемый…

Чердынцев отлично владел собой. Зайдя в посудную лавку, он был вежлив и придумал отличную историю: мол, хочет подарить на именины хороший поварской нож. Приказчик предложил выбрать между английской сталью и немецкой. Чердынцев пожелал тевтонский «Золинген». И вдобавок попросил завернуть подарок понаряднее. Он понимал, что идти по улице с подобным предметом в открытую не стоит. Чего доброго, городовой остановит. Приказчик навертел голубой бант и вручил плоскую коробочку. Вышло наилучшим образом, никто и не догадается.

Заметив подарок, который приятный молодой человек и не думал скрывать, хозяйка предложила пройти. Она тут же сообщила, что квартирант дома, вернулся недавно, сидит у себя. А так и не скажешь, что у него праздник. Мрачный какой-то, и глаза заплаканны.

– Это слезы радости, – сказал Чердынцев. – Узнал, что приезжаю, вот и не сдержал чувств.

Такого милого гостя хозяйка с удовольствием напоила бы чаем, но мешать встрече друзей постеснялась. Чердынцев вошел без стука, резко распахнув и закрыв за собой дверь.

– Не ожидал? – сказал он, пряча коробку за спину.

Нарышкин не повернул головы, а сосредоточенно писал на листке карандашом, держа его на коленке.

– Извините, мне некогда…

– А вот у меня теперь времени достаточно… – Чердынцев уселся на единственный стул в комнате. – Представь: меня уволил из Государственного банка.

– Очень жаль…

– Не то слово, Нарышкин, как жаль. И знаешь, кто тому виной?

– Мне нет до этого дела…

– Нет, брат, теперь и тебе есть… Потому что ваша возня с Федоровым довела до этого. Думаешь, я не понял, что вы тут устроили? Думаешь, не догадался, откуда бралось золото? Все я теперь понял. Поздновато, конечно, но ничего. Постараюсь исправить с твоей помощью. Ты же мне поможешь? Не откажешь однокашнику? Мы же гимназисты, все как одна большая семья… Иван Федорович был в этом уверен, старый дурак…

Закончив записку, Нарышкин сложил листок и спрятал в карман.

– Прошу вас воздержаться от подобных выражений…

– Неужели полицию вызовешь? А что, хорошая мысль: позовем этого типа Ванзарова, который всюду лезет, и расскажем ему всю правду. Мы же с тобой знаем всю правду. Не так ли?

Нарышкин попытался встать, но его рывком швырнули на место. Силы были неравны. От резкого толчка очки его соскочили с носа и шлепнулись об пол. Стекла пошли трещинами.

– Не смей шевельнуться без моего дозволения, – сказал Чердынцев, помахивая коробкой. – Знаешь, что здесь? Подарок для тебя. Будешь вести себя плохо, станешь запираться, сделаю с тобой то же, что вы сотворили с бедной моей невестой и с Федоровым. Только умрешь не сразу, буду резать тебя как свинью… Мне теперь уже все равно…

– Что тебе надо? – Голос Нарышкина был спокоен.

– Вот это другой разговор, – обрадовался Чердынцев. – Мне нужен секрет, о котором ты знаешь. Видишь, не прошу открыть, где Федоров держит золото. Зачем? Его можешь оставить себе. Золото скоро кончается. А я сделаю его сколько надо. Недаром химию он нам преподавал, многое еще помню. Так где учитель наш спрятал самое важное?

– Нет никакого секрета…

– Врешь! – закричал Чердынцев, замахиваясь кулаком, но сдержавшись. – Не говори таких вещей, это оскорбляет мой разум.

– Я сказал тебе правду…

– Не вынуждай меня, Нарышкин. Я в таком состоянии нынче, что пойду до конца… Не смей мне врать! Говори, где это спрятано!

Угрозы не действовали. Нарышкин только застегнул пуговку на вороте сорочки.

– Мне нужно выйти, – сказал он.

– Зачем еще?

– По нужде…

Это было забавно. Когда решалась судьба всего, этот мелкий человечишко захотел удовлетворить физиологические потребности. Как это глупо. И отказать нельзя: чего доброго, обмочится… Чердынцев подтянул его за воротник.

– Вместе пойдем, я тебя покараулю.

Дворовый ретирадник был сколочен из досок, выкрашенных бурой краской. Его засунули в дальний угол сада. Канализации у одноэтажного домика не имелось. Прежде чем Нарышкин закрылся, Чердынцев проверил, крепка ли задняя стенка и легко ли вырвать крючок. Только после этого он разрешил войти.