«Среди врачей, несомненно, существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и Максима Горького».

Кстати сказать, Абакумов, стараясь отвести от себя обвинения в убийстве Этингера, заявил следователям, что знать не знает ни о каких камерах-холодильниках. «Ах, не знаешь? — ухмыльнулись следователи. — Ну, так узнаешь!» — и посадили бывшего шефа МГБ в такой карцер, из которого Виктор Семенович вышел полным инвалидом.

Вероятно, знакомство с делом Этингера усилило у Сталина недоверие к собственным врачам. Стареющий диктатор мог всерьез опасаться, что кто-то из соратников попробует укоротить его жизнь с помощью медиков или заставить уйти на заслуженный отдых по состоянию здоровья. 19 января 1952 года Владимир Виноградов в последний раз осматривал Сталина и, обнаружив у него повышенное артериальное давление, чреватое инсультом, порекомендовал диктатору ограничить свою активность. После этого Сталин навсегда отказался от услуг Виноградова.

Произведенный в генералы и назначенный заместителем главы МГБ Рюмин стал по приказу Сталина и нового министра С.Д. Игнатьева сооружать «дело врачей». В июле 1952 года на свет была извлечена докладная записка 1948 года врача Лидии Тимашук на имя начальника охраны Сталина Н.С. Власика. В записке Тимашук сообщалось о неправильном диагнозе, поставленном Жданову Виноградовым, Егоровым и их коллегами по «Кремлевке». Вместо правильного:

«инфаркт», на чем с самого начала последней болезни настаивала заведующая кабинетом электрокардиографии Тима-шук, медицинские светила предпочли диагностировать «сердечную астму». Чтобы покрыть ошибку, при вскрытии свежие рубцы на сердце Жданова, свидетельствовавшие о недавнем инфаркте, кремлевские врачи характеризовали как «фокусы некроза» и «очаги миомаляции». .

Уже после смерти Сталина, когда Берия, чтобы иметь доказательства фальсификации «дела врачей», потребовал от подследственных честно рассказать о том, в чем именно они вынуждены были оговорить себя под давлением прежних следователей, Виноградов признался:

«Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессором Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и методе лечения не было».

Кстати сказать, это было совсем не то, что в тот момент нужно было Берии, и в сообщении'МВД о прекращении «дела врачей» об ошибке в диагнозе болезни Жданова вообще ничего не говорилось. Так что можно не сомневаться, что в данном случае Виноградов написал святую, истинную правду.

В 1948 году записке Тимашук не был дан ход, в частности из-за близкой дружбы Власика с Егоровым (в 1952 году Власика арестовали). Теперь же Сталин самым серьезным образом отнесся к доносу. Был арестован ряд врачей, в основном евреев, упомянутых в записке Тимашук и в показаниях Этингера.

Тут была еще одна тонкость. Жданов, как и Щербаков, был завзятым алкоголиком, что и провоцировало его сердечные проблемы. Но об этом врачи предпочитали помалкивать, не упоминая, что вождь страдал «стыдной болезнью», и изобрели более обтекаемый диагноз «сердечной астмы», с алкоголизмом прямо не связанный, не очень задумываясь о роковых последствиях подобной «медицинской дипломатии».

Дело было еще и в сравнительно низком уровне работы кремлевской медицины, развращенной привилегиями. К тому же Виноградов и другие врачи были перегружены

9 Соколон

помимо собственно врачебных обязанностей различными другими государственными и общественными нагрузками.

Ошибка со Ждановым была отнюдь не первой на счету кремлевских эскулапов. Так, в 1939 году они не смогли диагностировать аппендицит у Крупской, а потом, когда начался перитонит, побоялись делать операцию, которая только и могла спасти жизнь вдовы Ленина. В 1942 году, когда «всесоюзный староста» Калинин пожаловался на боли в кишечнике, вместо всестороннего обследования, на котором настаивала также проходившая по «делу врачей» С.Е. Карпай, В.Н. Виноградов, тогда — главный терапевт ЛУСК, ограничился клизмой, диетой и лекарствами. В результате рак кишечника у Калинина был выявлен лишь два года спустя, когда опухоль была уже в неоперабельном состоянии. Да и у того же Жданова во время последней болезни на протяжении трех недель не снимались электрокардиограммы, хотя тяжелое состояние, в котором он находился, требовало постоянного медицинского контроля.

Другое дело, что злого умысла в действиях врачей не было. Была элементарная халатность и надежда на русское авось. Но встает вопрос: верил ли сам Сталин в «заговор врачей»? Думаю, что Иосиф Виссарионович мог подозревать их если не в покушении на свою жизнь, то, по крайней мере, в некомпетентности (что в его глазах граничило с «вредительством»), раз решил в конце концов отказаться от их услуг. А вот международные корни заговора в лице американской разведки и сионистской организации «Джойнт» Иосиф Виссарионович, лично контролировавший ход следствия, придумал, скорее всего, исходя из конкретной политической обстановки. Антисемитизм был ценен тем, что способен был мобилизовать массы, дав им привычный образ врага. Америка же идеально годилась на роль вдохновителя заговора, так как была главным противником Сталина в шедшей полным ходом «холодной войне».

14 ноября 1952 года Рюмин был уволен из МГБ без объяснения причин и направлен рядовым контролером в Министерство госконтроля. Как можно понять из его покаянного письма Сталину, Михаилу Дмитриевичу ставилось в вину то, что он несколько месяцев «не применял крайних

мер», то есть не бил подследственных, чем затянул сроки следствия. Действительная причина, скорее всего, лежала глубже. Сталин прямо потребовал у Игнатьева «убрать этого шибздика» Рюмина из МГБ. Дело приобрело политический характер, от арестованных врачей уже получили показания против жены Молотова Полины Жемчужиной, в дело, очевидно, вот-вот должны были ввести политиков из высшего эшелона. Для завершения операции требовались более опытные и проверенные люди, чем патологический антисемит Рюмин, человек с пещерным уровнем интеллекта. Следствие стал курировать близкий к Берии заместитель министра госбезопасности С.А. Гоглидзе, старый кадровый чекист.

Жемчужину пристегивали к «делу врачей» постепенно. Подвергаясь жестоким избиениям резиновыми дубинками и перенеся приступ стенокардии, Виноградов дал показания о том, что еще в 1936 году его завербовал М.Б. Коган, которого объявили английским шпионом. М.Б. Когане 1934 года работал профессором-консультан-том в Лечсанупре Кремля, был личным врачом Жемчужиной с 1944 года и осенью 1948 года сопровождал ее в поездку в Карловы Вары. Следствие утверждало, что он был давнишним агентом «Интеллидженс сервис». Виноградов признался, что вплоть до своей смерти от рака 26 ноября 1951 года М.Б. Коган требовал от него сведений о состоянии здоровья и отношениях в семье Сталина и других руководителей, которых лечил Виноградов.