– И рыбу съесть, и косточку не поглотить? – догадался Мияма.

– О! В самую точку! – согласился Пискарев.

– В какую точку?

– В самую! Никто не хочет в таком деле подставляться. А значит, ищут подставных лиц.

Чтобы на них в случае чего всё свалить. Как найдут, так сразу всё подпишут и начальству твоему отправят по всей форме. Нам сообщат уже постфактум. Это во-первых. А во-вторых, им еще между собой надо разобраться, для своих места в списке зарезервировать.

– А потом нельзя? – озадаченно поднял бровь Мияма.

– Наверное, можно, но все хотят побыстрее. Чтобы не остаться, не дай Бог, за бортом. Кстати, обо мне-то ты, конечно позаботишься? Мне нужно контрамарку мест на десять. Не забудь, пожалуйста.

– Но ведь еще никакого бункера нет! – снова удивился Мияма. – Это же, как у нас излагают, «шкура непойманного барсука». Зачем же сейчас делить места, если ничего пока не построили?! И потом, я вряд ли могу контрамарку. Наверное, меня не захотят послушать.

– Хо-хо! – Пискарев даже слегка подпрыгнул в своем кресле. Чтобы они не послушали шефа японской разведки! В такое время! Когда ты их всех держишь за яйца!

– Шура, – застенчиво покачал головой Мияма, – Я их не принимаю за яйца. Я знаю, что беседую с высокоподставленными чиновниками Российской Федерации. А какого шефа японской разведки они должны послушать?

– Кузя, кончай ваньку валять, – ухмыльнулся Пискарев. – Не гони своим ребятам. Ты что ж, думаешь, мы у себя в Министерстве культуры вообще уже ничего не петрим? Может, я на этот пост в министерстве прямо с луны свалился, а не с третьего этажа Лубянки? Да ладно! Рыбак рыбака… Мне с тобой, профессор, давно все ясно. Оба мы подвизаемся, так сказать, на ниве культуры, но ведь не культурой единой жив человек. Мы с тобой одного поля ягоды. Мне ведь без разницы, на кого ты работаешь, если ты сейчас нам полезен. А то, что ты шеф, хоть и не знаю в каком чине, так это ежу понятно. Рядового сотрудника на такое дело к нашим тузам не послали бы, так?

Мияма неопределенно пожал плечами. Он мало что понял из цветистого монолога своего русского друга.

– Шура, – осторожно осведомился профессор, – а что ты имеешь в еду?

– В каком смысле? – озадаченно переспросил Пискарев.

– В смысле идиоматизмов. Какого Ваньку надо кончать валять? И что не надо гнать ребятам? И что рыбак рыбаку делает? И где эта нива, на которой мы подвигаемся? И почему мы ягоды на одном поле? И какому ежу все понятно? Ну, и вообще – слишком сложные идиоматизмы в высокой концесрации…

– Ну, если вообще, то, чем зря языком болтать, давай-ка лучше еще накатим! – обобщил Пискарев, по-хозяйски ухватив початую бутылку портвейна Taylor SCION, стоявшую рядом на журнальном столике, и наполняя до краев слабо тонированные бокалы тончайшего венецианского стекла в форме слегка сплюснутого тюльпана. – Предлагаю по-нашему – до дна и с тостом. Как всегда, за успех мероприятия!

– За успех! – с жаром подхватил Мияма, опорожняя фужер до дна.

Это была уже далеко не первая порция качественного горячительного напитка. Друзья только что отужинали в ресторане свежайшим астраханским осетром под графинчик ледяной водки «Белуга», отчего профессор сейчас чувствовал приятную расслабленность и желание слушать занимательные истории, а также обсуждать мировые проблемы.

– Вот, Кузя, – наставительно заметил Пискарев, закуривая внушительную кубинскую сигару Коиба под неодобрительным взглядом японца, – мы с тобой уже больше половины этого Порто усидели, а знаешь ли ты, что пьешь? Могу рассказать, коли захочешь. Я ведь, по правде сказать, в искусстве не очень… То есть вообще никак: учился совсем по другому профилю. Диссер мне один очкарик сварганил за пару копеек, так что могу при случае и доктором подписываться. А только, если честно, культура – это не моё. Ни классицизма, ни модернизма душа, понимаешь, не принимает. Но кое-в чем я, можно сказать, эксперт мирового класса. Я вообще считаю, что для нас из всех искусств важнейшим является вино! Это тебе не какой-нибудь там Модильяни-Пиросмани, Бурдель-Родель! А такое вино, брат, тем более! Насчет спиртного я могу студентам лекции читать, а уж про этот портвейн…

– А что в нем такого экстраординаторского? – заинтересовался Мияма.

– Да то, что этому портвейну уже больше ста пятидесяти лет. Представляешь – выдержка!

Десять лет назад один фирмач-винодел, который работал на Тейлорз, нашел две бочки в подвале какой-то крестьянской фермы в Доуру, в Португалии. А на бочках, значит, стоит клеймо 1855. Ну, мужик сразу обе бочки захапал, позвал дегустаторов и выяснил, что лучше портвейна нигде в мире нет. Он, ясен пень, сразу смекнул свою выгоду и стал стричь купоны. Портвейн весь разлили по бутылкам, каждую бутылку упаковали в деревянную коробку и на нее еще латунные заклепки присобачили, чтобы аутентичный девятнадцатый век получился. Вон, видишь, футляр? Получилось тысяча четыреста бутылок по три с половиной тысячи баксов штука. Это тебе не обычный винтаж. Догоняешь?

– Что? – не понял Мияма.

– А то, что наш клуб на аукционе в Браге все эти бутылки скупил с большим дискаунтом. Всего-то по три сто. Вот, брат, какое винцо мы тут с тобой распиваем.

Мияма отхлебнул еще глоток, чтобы оценить драгоценный напиток по достоинству. Ему хотелось предложить приятелю что-нибудь не менее экзотическое.

– Приглашаю вас в гости ко мне во Владивосток, дорогой Пискарев-сан, – торжественно объявил он слегка озадаченному Шуре. – На винтажное сакэ. В резиденc губернатора, разумеемся. Мы скоро будем строить Сферу Сопроцветания Восточной Азии. Японские технологии, русская духовитость и китайская трудовитость!

– А китайцы при чем тут? – удивился Шура. – О них вроде бы речи не было.

– Речи не было, но они уже там, – возразил Мияма. – Они там у вас строят заводы и инфраструктуру по двенадцати отраслям экономики. Готовят для себя большую колонию. Но мы им не позволим. Я им не позволю как губер-р-натор. Я их сам колонизир-р-рую! Во время импакта погибнет очень много людей. Русских, может быть, почти не останется. К сожалению… А китайцев точно останется – их ведь так много… Пусть они там работают пока. Потом японцы вылезают из своих чикаро и будут мигрировать к нам, в Приморье, и на Сахалин. Только надо очень скоро подписать договор, потому что китайцы могут… как это… размножаться.

– Да успокойся ты, Кузя! – Пискарев дружески со всей силы огрел японского мечтателя по спине. – Какого хрена! Пусть они там себе размножаются, расползаются, разъедаются на наших хлебах. Все равно недолго осталось. Вот шарахнет астероид – и привет! Поминай, как звали! От китайцев твоих мокрое место останется. Главное, мы с тобой оба будем целы и невредимы – ты в своем Ниппоне, а я уж как-нибудь тут в бункере пересижу твоими молитвами. И начхать мне на этот ваш Дальний Восток со всеми его лесами, морями, зверями, птицами и китайцами. Не до него сейчас.

– Не-е-т, Пискарев-сан! – отчаянно замотал головой Мияма, чувствуя, как его астральное тело отделяется от кресла и тихо левитирует куда-то под потолок. В этом состоянии он просто не мог называть собеседника по имени, снисходя до уровня рыжеволосых варваров. – Не-е-т, так все-таки нельзя. Неужели вы могли бы отдать китайцам все русское Приморье?! Нам, японцам, – это другое дело, но китайцам!