Кто у нас остался из высшего света? Чиновники с женами. По их малочисленности к свету относятся также и канцелярские служители, не имеющие чина. Всего набирается до двух десятков человек. Вот это и есть общество. Чиновники почти поголовно женаты. В холостяках лишь секретарь полицейского управления Ф-н да И-в, смотритель Пороантомари (ближайшего к Корсаковску селения). Люди все самые обыкновенные, каких много и в центральных губерниях. Только живут они словно помещики при крепостном праве. И не видят в том ничего незаконного. У того же И-ва прислуживает бывший архиерейский лакей, парий с манией величия. Он ходит по городу в черном сюртуке и белых подштанниках. И это никого не фраппирует. Такой вот, представь себе, свет. Даже храм, что стоит на площади: он выстроен на средства военных моряков и гарнизона. А чиновники не внесли ни копейки!

Ощущение своей избранности объединяет этих людей. Они ходят друг к другу в гости, как и доктора, но напиваются там бельвейна (здешнее прозвище водки). Есть и любовные драмы. Недавно бухгалтер полицейского управления увел жену у окружного землемера. А тот за это набил морду и ему, и ей. До генерала скандал доводить не стали. Я прочел нотации обоим мужчинам и отослал землемера в Тарайку, где строят дорогу. Он вернулся оттуда с молодой поселкой, и все успокоились.

Близко к чиновникам стоят три городских дельца. Самая крупная фигура – некто П-й, который заведует лавкой колонизационного фонда. Тащит в две руки! Когда-нибудь это кончится плохо. Но меня к тому времени на Сахалине уже не будет. Может коснуться генерала, ну да это его крест. Двое других представляют в Южном Сахалине германские торговые компании. Один скупает арестантские вещи, меняет их на японскую водку саки, продает ее в дальние селения и тем поправляет обороты. Второй просто мелкий купчик.

О ком забыл? О проститутках. На весь город Корсаковск только десять женщин свободного состояния (не считая акушерки И-вой). Все десять торгуют телом. Еще около сотни каторжных баб и поселок составляют им конкуренцию. Наш округ в принципе обходят женским полом. Почему-то так повелось издавна. На всем Сахалине этот товар в недодаче, но у нас особенно беда. А если кого и пришлют, их разбирают надзиратели. До поселенцев вообще ничего не доходит. Собираюсь устроить по этому поводу бузу. Генерал знает, но ничего не делает.

Теперь, кажется, я все тебе рассказал. Завтра придет корабль, и я отдам туда эту закрытку. Десятый час, скоро стемнеет. Нам с Калиной пора на прогулку. Мы каждый вечер спускаемся с горы вниз, окунуть сапоги в пролив Лаперуза. Перед воротами тюрьмы в это время толпятся вернувшиеся с работ каторжные, их долго обыскивают. Затем мы слышим снизу, как они молятся перед вечерней поверкой. Сами же стоим возле скелета кита, выброшенного морем, тихо беседуем. Сахалин с юга огибает ветвь теплого течения Куро-Сиво, и у воды не очень холодно. Когда же нас продерет «цыганский пот»[54], мы подымаемся обратно в гору. С Калиной Аггеевичем всегда интересно общаться. Достойный человек. Он ходит теперь со мной повсюду, особенно по ночам. Я смеюсь, что он блюдет, как бы твой супруг не пошел налево. Но Г. упрямый и не отстает. Хотел бы я когда-нибудь вас друг с другом познакомить.

Скоро должен приехать барон Витька, и станет веселее. Он уже проинспектировал три роты из четырех, осталась только моя, корсаковская.

Как ведут себя два господина без определенных занятий? Поцелуй их от меня крепко-крепко. Я вернусь в октябре, во второй половине. Как там животик? Не готовит ли кто из него досрочный побег? Надеюсь, все произойдет вовремя, когда мы уже снова будем вместе.

Король Южного Сахалина и кавалер

Лыков Первый».

«Ваше Императорское Величество!

Прошу простить меня за дерзость, с которой я обременяю Ваше Августейшее внимание. Но милость Российского Самодержца – единственная надежда.

В Корсаковской каторжной тюрьме, что на острове Сахалин, отбывает наказание Калина Голунов. Это бывший старший унтер-офицер 161-го Александропольского пехотного полка. Будучи начальником отделения пешей разведки, он в войне с турками заслужил три отличия: два Знака Военного ордена и штыковую рану. Я был тогда под его началом вольноопределяющимся. Голунов – из лучших образцов русского солдата. Но, выйдя в отставку, он совершил тяжелую ошибку: спутался с контрабандистами. Ошибка усугубилась несчастным случаем, когда погиб солдат пограничной стражи. Лично на Голунове русской крови нет, но все участники дела были осуждены судом в каторгу по первому разряду. А мой бывший командир потом еще с отчаяния сбежал и стал рецидивистом.

Ваше Величество! Заслуженный воин, кровью доказавший преданность Престолу и России, уже понес тяжкое наказание. Более пяти лет он провел в кандалах. Голунов не является закоренелым преступником, попал на Сахалин по трагическому стечению обстоятельств и раскаивается в совершенной им осечке. Наши законы не признают ни прежних заслуг, ни раскаяния. Но есть Царская милость. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества с просьбой проявить ее к несчастному Калине Голунову.

Вашего Величества верноподданный

надворный советник Алексей Лыков.

Корсаковский пост, Сахалин, 27 июня 1889 года».

Административные будни Лыкова были прерваны важным сообщением. Вечером к нему в дом явился некий Фунтиков. Писарь из тюремной канцелярии, в прошлом московский околоточный. На каторгу попал за растление несовершеннолетней. Шелькинг, сам бывший полицейский, поставил его на ваканцию. Неприятный, с бегающими глазами и вкрадчивым голосом, Фунтиков угождал всем: и начальству, и каторге. Последней, конечно, очень избирательно. «Иваны», майданщики, старосты и некоторые подстаросты решали через писаря свои дела.

И вот вдруг Фунтиков пришел к Лыкову и заявил:

– Ваше высокоблагородие! Я вызнал, куда японцы тымских беглых спрятали!

Алексей не поверил своим ушам.

– А откуда ты знаешь, что я их ищу?

– Так все знают, как вы за ними до моря гнались. Ванька Пан рассказал.

– Ну, гнался… А что ищу?

– Это, ваше высокоблагородие, мой умственный вывод. Потому, господин Эффенбах много про вас рассказывал, а я запомнил.

Эффенбах был в свое время начальником московской сыскной полиции. И по службе встречался с Лыковым. Но откровенничать с околоточными, да еще такими…

– И что он рассказывал?

– Что вы всякое дело до конца доводите. Я и рассудил: не мог такой человек свою амбицию спрятать. Гнался, а не догнал! Не иначе, надо быть, хочет их у себя в округе сыскать.

– Почему у себя в округе? Тех беглецов уж и след простыл. Давно в Японии.

– Я, ваше высокоблагородие, достоверно знаю, что шайка тымовских здесь. А прячется она в Мауке, на капустных промыслах.

Надворный советник подошел к карте, отыскал Мауку.