А в 1892 году именно в корсаковском отделении колонизационного фонда вскрылись хищения гигантских размеров. Было украдено четыреста тысяч рублей! Генерала Кононовича вызвали в Петербург для объяснений. Владимиру Осиповичу удалось доказать свою личную непричастность к этой афере. Но его выкинули в отставку – по болезни, с производством в генерал-лейтенанты.

Какое-то время Лыков поддерживал переписку с Бисиркиным. Там новости были повеселее. Осенью Сергей Иванович получил капитана и вскоре женился. На той самой женщине, с которой познакомился в отпуске. Сделал предложение по телеграфу! Видать, он успел ей понравиться, и дама предложение приняла: села на пароход и приплыла на Сахалин. Шафером на свадьбе выступил сам батальонный командир. Через год у Бисиркина родился сын Сергей.

Но самое важное письмо Лыков получил в конце декабря 1889 года. Уже пахло Рождеством. Они с Варенькой тайно приносили подарки для детей и прятали их по шкапам. Жена была на последнем месяце беременности, но выбирать подарки хотела сама и потому выезжала. Однажды, когда они поднимались к себе в квартиру, швейцар вручил Алексею толстый конверт. Тот весь был обклеен заморскими марками. В свете лампы сыщик разобрал штемпель: Шанхай. Письмо от Буффаленка, больше не от кого! Он вбежал домой, сбросил шубу и ринулся в кабинет. Вскрыл конверт и обнаружил в нем два письма. В первом было написано следующее:

«Здравствуйте, Алексей Николаевич!

Сначала хочу попросить у вас прощения. За то, что исчез без спросу, да с таким попутчиком. Последнее особенно должно было вас уязвить, поэтому я сразу о нем. Этот человек (хотя он вовсе не человек) мертв. И лежит на дне моря. Перед тем как его убить, я объяснил ему, за что лишаю жизни. Ц. был в сознании, все понимал и умер в бессильной злобе… Это ему за Калину Аггеевича. Я мог десять раз прикончить его во сне, но хотел казнить, чтобы он понял, за что. Так и сделал. И хватит о нем. Скажу лишь, что обставил все, будто бы Ц. убежал. Никто меня не заподозрил.

Очень хочу, чтобы вы меня поняли. Чтобы между нами не осталось обид. Так вышло. Просить у вас разрешения на то, что задумал, я не решился. Вы бы отказали. А мне для дела было нужно именно эффектно исчезнуть с острова. Надеюсь, В. Р. понял меня правильно. Второе письмо ему.

Алексей Николаевич! Наверное, мы никогда более не увидимся. Я всегда буду любить и помнить вас и ваше семейство. Спасибо за все. Помните и вы меня, пожалуйста, и молитесь за меня. Прощайте.

Вечно ваш Буффаленок».

Лыков заглянул и во второе письмо, но там были лишь секретные сведения. Федор называл японских офицеров, занимающихся разведкой против России, и давал им характеристики. Указал несколько конспиративных адресов, где помещались тайные службы генерального штаба. Сообщил клички и приметы одиннадцати русских, завербованных военными. Все они готовились к засылке в Россию по фальшивым документам. В последнем абзаце Буффаленок писал:

«Японские официальные лица вполне свободно обсуждают предполагаемую в будущем войну с Россией. В своем кругу, разумеется. Сейчас такие разговоры кажутся бахвальством. Но очень скоро японцы станут серьезными противниками кому угодно. Здесь все учатся, армия и промышленность развиваются по секретной программе. Мир ни о чем не подозревает – так закрыта эта страна. Когда дракон вылупится из яйца, прольется много крови. Нам с ними лучше не воевать».

В заключение Буффаленок докладывал, что письмо это отправит из Шанхая, но сам поселился в Гонконге. Открыл небольшое дело по торговле каучуком и записался в Немецкий клуб. Японцы махнули на него рукой, поскольку сведения о германских кругах их мало интересуют. Используют иногда как курьера, а скоро и совсем отстанут. К выполнению задания – осесть и обрастать связями – Федор приступил.

Лыков посидел, переваривая новость. Слава Богу! Он написал каблограмму для Таубе, на Сахалин: «ФЕДОР НАШЕЛСЯ ВСЕ ХОРОШО ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ». Вручил ее горничной и велел снести на телеграф.

Тут прибежали Николка с Павлукой и позвали его бороться.