Майор понесся вдоль фундамента, высоко подбрасывая ноги. Здесь хватало мусора, не заметного в траве. Никита не рискнул выпрямиться во весь рост, сжался в пружину, перекатился.

Рельеф местности шел на понижение. За кустами поблескивала река в загадочном лунном свете. Там был обрыв, хаотично торчал кустарник. Белела тропа в полумраке, огибала вытянутое приземистое строение, тянулась между ним и обрывом.

Никите показалось, будто там что-то мелькнуло. Он кубарем скатился вниз, подпрыгнул, побежал, услышал топот за спиной, тяжелое дыхание.

– Товарищ майор, не стреляйте! Это я, Мухин!

– А это я, Ковтун!

Эх, горе-разведчики.

– Мужики, чешите по тропе вдоль обрыва. А я проверю здание.

Бойцы умчались за угол.

Майор свернул правее, снова погрузился в море травы, брел по ней как по болоту.

В этом здании, напоминающем ферму, когда-то находилось что-то административно-промышленное – конторы и производственный участок. У стены стояли остовы ржавой техники, валялись обломки тары.

Никита влез в цех через окно, перебежал, включил фонарь, пригнулся, петлял между грудами какого-то хлама, кирпичей, никчемного железа. Глазницы окон темнели на противоположной стороне.

Что заставило его сюда залезть? Интуиция решила подшутить?

Тут прогремел выстрел. Никита повалился под какой-то помост, сгруппировался. Бухнули еще три выстрела, завыла стальная арматура.

Попович высунул руку, тоже произвел два выстрела, хотя и не мог целиться. Летела грязь, цементная пыль, щепки от каких-то досок.

А потом настала тишина. Майор продолжал сжимать рукоятку пистолета, схватился за штырь арматуры, подтянулся, всматривался до боли в глазах. У окна, выходящего на реку, высилась груда мусора. За ней и притаился Ольховский.

– Не подвела вас интуиция, Никита Андреевич, – язвительно проговорил агент. – Я думал, что мимо пробежите. Но нет, своих архаровцев по тропе отправили.

«Далеко они убежали, – прикинул Попович. – Выстрелы услышат, но быстро не вернутся».

Он приподнялся, готовый падать. Но Ольховский не стрелял.

– Патроны кончились, Игорь Николаевич?

– Кто вам такое сказал? Плохо считали. Один еще есть.

Он мог и блефовать. Никита не считал выстрелы, сделанные врагом. Лично у него остались два патрона.

– Может, имя свое назовешь? – спросил он.

– С какой стати? Я еще рассчитываю пожить и потрудиться на благо рейха. Думаю, сейчас мы с тобой расстанемся, Никита Андреевич. Не бежишь в атаку? Правильно, вот там и сиди.

Скрипнул камень под ногой, похоже, Ольховский куда-то собрался. Эх, пару минут бы протянуть.

– Что случилось с настоящим Ольховским? – спросил Никита.

– Хороший был парень, – с деланой жалостью сообщил крот. – На вокзале в Колбино познакомились, он как раз ехал из Смоленска с новым назначением. Все документы при себе были. Поезд опаздывал, мы разговорились, пивка попили. Общительный был малый, словоохотливый. Историю свою печальную рассказал. Представь, майор, его физиономия в документах даже чем-то на мою походила. Я, собственно, поэтому к нему и подмазался. В общем, проехали мы с ним пару перегонов. Потом вышли подышать, когда поезд перед станцией притормозил. Думаю, ему сейчас неплохо под гнилой травой в овраге.

– Это ты организовал нападение на меня с Меркушиной?

– Не понравился ты мне, майор. А Меркушина все равно провалилась. Имелся у меня адресок. Там семья жила, отец и два сына. Явным сотрудничеством с нами они себя не очернили, но верными остались, ненавидели вашу гнилую большевистскую власть… Постой-ка, Никита Андреевич, – встрепенулся Ольховский. – Да ты никак мне зубы заговариваешь? Нет, так не пойдет.

Не оставалось у этого демона никаких патронов. Он перевалился через подоконник и был таков. Только ноги мелькнули.

Попович ахнул, запоздало выстрелил, бросился вперед. Он лез на груду какого-то дерьма, ранил кожу о гвозди, торчащие из досок. Агент катился вниз по склону, на тропу.

Впрочем, этот подлец не ушел. Кто-то навалился на него, заломил руки, остервенело бил по наглой фашистской роже. Никита добрался до окна, свалился с подоконника и тоже прокатился по бурьяну.

– Товарищ майор, это мы, – зазвенел в ушах знакомый голос. – Тетерин моя фамилия, помните еще? А это Дорофеев.

Упомянутый товарищ завершил экзекуцию и начал процесс упаковки. Крот извивался, мычал, но Василий оседлал его, держал крепко.

– Вы откуда, черти? – выдохнул Никита. – Почему так поздно?

– Так за вами не угонишься, товарищ майор, – объяснил Борис. – Вы как Фигаро, летаете туда-сюда. Да и не стали мы комкать вашу приятную беседу с товарищем капитаном, ждали, пока вы закончите.

По тропе в обратном направлении снова кто-то бежал. Бряцало оружие, разлеталась грязь.

– Не стреляйте, товарищи, мы свои! – прокричал боец, возглавляющий кросс. – Я Мухин!

– А я Ковтун!

Никита схватился за живот, повалился в траву. Ему было нестерпимо больно, еще и крапива жалила как злой осиный рой. Но не смеяться было невозможно.

Он сполз со стульев, придвинутых друг к дружке, добрел, держась за отбитые ребра, до стола, рухнул на третий стул. Телефон дребезжал и чуть не подпрыгивал.

– Алло, – проговорил Никита ужасным хриплым голосом.

– Тебя что, убили? – спросил полковник.

– Пока нет, Виктор Ефремович, но я всю ночь репетировал.

– Наслышан, – заявил непосредственный начальник. – Твой Тетерин уже давно доложил.

– Сейчас утро, товарищ полковник? – спросил Попович.

Мосин хмыкнул и ответил:

– Не совсем.

– Вот черт!

– Ладно, не бери в голову, герой. Будем считать, что с заданием ты справился, едва не ухитрившись при этом пару раз загреметь под трибунал, – не преминул вставить шпильку полковник. – Дело закончено, после отдыха можете возвращаться в штаб дивизии. Меркушину не забудь прихватить. Хотя я уверен, что ты и так это сделаешь. Работы непочатый край. Дорого, майор, достается нам каждая победа, – посетовал полковник. – Очень даже.

– Что с арестованными, товарищ полковник?

– Ты еще помнишь, что собрал богатый урожай? Целый профессор, обожающий опыты над людьми. Бравый диверсант, штурмбаннфюрер СС; матерый разведчик абвера. Поют соловьи так, что заслушаешься. У них другого выхода нет, все равно клещами всю информацию вытянем. Что с Кольским?

– Живой и злой, товарищ полковник.

– Это хорошо, что живой и злой. Согласись, не с чего нам быть добрыми. Ладно, майор, досыпай.

Через полчаса Никита, посвежевший, сравнительно чистый и опрятный, спустился в подвал. Он стоял с невозмутимым видом, пока охранник гремел ключами. Потом вошел в камеру, пригнулся, покосившись на мятый матрас. Неудобный жутко. На себе вчера испытал.