– Спрашивай, сколько хочешь, я все равно не скажу.

– Ну ладно... – со злостью пробормотал Вася, свернул в сторону и ушел, не попрощавшись.

Таня спокойно дошла до дома, спокойно открыла дверь, спокойно сняла ботинки... а потом упала на диван и разревелась. Странно, это так странно и нелепо... Сдался ей этот глупый долговязый Ромео..!

* * *

Первые несколько дней дались Алексею нелегко, и долгая дорога отнюдь не способствовала его успокоению – наоборот, от нечего делать он без конца крутил в голове события той ночи и все глубже погружался в невыносимое чувство вины и раскаяния. Самое ужасное было даже не то, что он нарушил слово, данное полковнику Енисееву, и... чуть не совратил влюблённую девушку, а то, что он сделал ей больно – буквально разбил сердце, да к тому же умудрился сделать это несколько раз за вечер.

Он понимал, что его отъезд тоже будет болезненным для неё, но не видел иного выхода из сложившейся ситуации. Ну как им сейчас находиться рядом, жить в одном доме, сидеть за одним столом? Ведь это будет то же самое, что ежеминутно задевать кровоточащую рану, причем рана эта у них обоих прямо на сердце.

Ни разу Алексей не позволил себе подумать: "А может, черт с ними, с этими муками совести? А что, если так для всех будет лучше? Мы ведь... любим друг друга..." Это казалось ему малодушием. Романтическая любовь – понятие из лексикона молодежи, вроде Наденьки и ее подружек. А он – взрослый мужчина и должен мыслить иными категориями. Долг, благо, будущее. Ну какое у них будущее? Принцесса и телохранитель. А через двадцать лет она будет в самом соку – всего 41, а он – уже почти старик – целых 53! Нет-нет, он не вправе испортить ей жизнь, поддавшись эгоистическим желаниям и эмоциям.

Друг-пермяк, майор в отставке Федор Константинович поначалу не обращал внимания на Алексеевы душевные терзания, предоставляя ему страдать молча и лишь время от времени отвлекая ностальгическими разговорами о прежних днях. Федор был уже дедом, и его первая внучка, трехлетняя Олечка, как раз гостила у прародителей. Это был настоящий ангел с золотистыми кудряшками, завораживающе огромными глазищами, нежным голоском и такими крохотными мягкими ладошками, что в Алексее все нутро переворачивалось, когда девочка прикасалась к его щеке или руке. Он баррикадировался изо всех сил, но в голову все равно прорывались предательские мысли о том, что у них с Надей могло бы родиться примерно такое же сокровище, и он обожал бы его до умопомрачения. Так же, как и саму супругу. Черт возьми, кажется, только теперь он до конца осознал, насколько его поглотило чувство к этой юной девочке... всего, без остатка. В его душе не осталось уголка, не занятого Надей. В его мозгу не было места, которым бы он не думал о ней. Но, как и множество раз в прошлом, он твердо решил направить это чувство на достижение максимально счастливой жизни для Нади. И в этой жизни нет места для него.

Алексей очень понравился Оленьке – она практически не слезала с его коленей, постоянно лопотала своим сбивчивым, шепелявым говорком, заглядывала ему в глаза своими невыносимо прекрасными, чистыми голубыми озерами. Пробует свои чары, – думал он с усмешкой, но не испытывал ни малейшего неприятного чувства. Жена Федора – Елизавета Даниловна – постоянно отгоняла внучку от гостя, твердя, что она не дает ему спокойно вздохнуть, а Алексей мягко и вежливо отгонял заботливую бабушку и получал истинное удовольствие от общения с девочкой. Через пару дней ее все же забрали родители, и дом погрузился в тишину. Непонятно почему, она показалась Алексею гнетущей.

– Вы тоскуете по внучке? – спросил он у друга.

– Да, еще как! Дети придают смысл жизни. Лиза еще пару дней отдыхает да порядок наводит, а на третий мы уж с ней вместе вздыхаем: где там наша Оленька, скучно без нее. Ну, мы надеемся, что скоро у младшего тоже малыш появится – и будет у нас весело дольше и чаще.

Алексей покивал понимающе. Мысль об этом так глубоко засела в его голову, что не проходило и дня, когда бы он не вспоминал о ней. "Дети придают жизни смысл"... это правда. Какие из своих достижений Алексей сможет продлить в веках? Что он сделал хорошего для вечности? А подарить кому-то жизнь – вот это достойное дело. И не просто жизнь, абы какую, а хорошую, в достатке, в любящей семье, с должным воспитанием и образованием. У него пока еще есть на это силы...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда они остались в доме втроем, Федор стал замечать, как печален и задумчив его бывший боевой товарищ, и принялся потихоньку выспрашивать, что его гложет. Алексей отнекивался и отшучивался, но как-то после бани гостеприимный хозяин налил ему клюквенной настойки, они слегка накатили, и язык у гостя развязался.

– Я, вот, Лех, все ж не пойму. Вроде и ты, но что-то не так... Ходишь угрюмый какой-то, как в воду опущенный. И не ври, что мне показалось – я обман за версту чую. Говори, влюбился, что ли?

Алексей молчал, не мог выдавить из себя ни слова, но смотрел на Федора так, что тот и сам все понял.

– Ну, эт дело хорошее. Это давно пора... – пробормотал с улыбкой хозяин, подливая гостю настойки щедрою рукой.

– Ничего хорошего, – наконец хрипло выдавил из себя Алексей, опрокинув стопку в рот целиком и заев ее лимоном.

– Да как так? В чем проблема-то? Замужем она, что ли?

Алексей решил, что это отличный выход из затруднительной для объяснений ситуации и кивнул. Тем более, что это правда.

– Ну, брат, такое бывает... А сама-то она того... любит тебя, что ли?

– Да какая разница, Федь? Разве это что-нибудь значит? Если есть непреодолимое препятствие. Непреодолимое, с точки зрения порядочного человека. Какая разница, любит она меня или нет?

– Ну, если у них детей нет, то, может...

– Нет, – Алексей покачал головой. – Это тоже неважно. Не стану я женщину уводить из семьи. На чужой беде счастья не построишь. Ничего. Перетерплю как-нибудь. Да мне, может, поздно уже жениться-то, я ведь старый...

– Ну ты скажешь, старый! – фыркнул Фёдор. – Чай, в Европах-то раньше и не женятся.

– Ну и что? Они там и на площади перед храмом с голой ж*пой ходят – нам с них пример, что ли, брать?

Федор усмехнулся в пышные седые усы:

– Ты, брат, не передергивай. Жениться тебе надо обязательно. Не на этой, так на другой. Кому ж и продолжать род русский, как не тебе и таким, как ты?