По ее шее скатилась капля пота, и Кива замерла на месте, едва дыша.

– Мы только что потеряли одну из наших девочек, – сказал Кость Наари, кивая подбородком на жертву передозировки. – Нам нужна замена.

Сердце Кивы ухнуло вниз.

– Лекарь нужна в лазарете, – твердо повторила Наари. Она не шелохнулась, но воздух в помещении сгустился, полный исходивших от нее предупреждения, угрозы, обещания.

– И лекарь может отправиться в лазарет, – согласился Кость. Он сжал пальцы, и Кива едва не заскулила, почувствовав, как трутся друг о друга кости. – Но после.

– Тогда сами будете объяснять смотрителю, почему ему приходится ждать.

Наари будто бы произнесла магическое заклинание: Кость мгновенно выпустил Киву, и она чуть не споткнулась.

– А чего ты сразу не сказала, что ее Рук ждет? – озлобился он. Потом посмотрел на Киву: – Выметайся отсюда.

Она с облегчением шагнула вперед, но тут Кость опять схватил ее за запястье и, стиснув пальцы на уже образовавшемся синяке, наклонился и прошептал:

– Хоть слово смотрителю об этом скажешь – и будь ты хоть сто раз его питомцем, в следующий раз снова окажешься в этой комнате. Только не для лечения, а для четвертого захода. И для пятого. И шестого. – Он стиснул ее руку посильнее. – Поняла?

Кива кивнула. Все ее силы уходили на то, чтобы не расплакаться от боли и не дать Кости увидеть страх в ее глазах.

– Умненькая лекарша, – промурлыкал Кость, наконец отпустив Киву и напоследок толкнув ее между лопаток вперед. – Хорошей вам ночи.

Кива на дрожащих ногах подошла к Наари. Та протянула было к ней руку, но тут же замерла, когда Кива отшатнулась. Наари уронила ладонь, и в ее глазах Кива прочитала такую печаль, что пришлось отвернуться, иначе бы все, что она отчаянно пыталась удержать внутри, вылилось бы наружу.

«Она ж такая занятая, только и успевает ноги перед надзирателями раздвигать. Знай себе развлекается, не о наших же шкурах ей думать!»

Залиндовская сука.

Принцесса смерти.

Лекарская потаскушка.

Кива сама выбрала эту жизнь. Сама решила подчиняться смотрителю, давать надзирателям помыкать собой, обращаться с ней как им заблагорассудится – все, лишь бы остаться в живых.

Однако это не значило, что ее не трогали сцены, подобные сегодняшней, что ей было не больно видеть отравленную наркотиками женщину… и понимать, что на ее месте запросто могла оказаться сама Кива.

Наари не пыталась заговорить с ней, пока вела ее от казарм, но не к лазарету, а к спальному корпусу, а затем и внутрь него.

Лишь когда они остановились перед ее койкой, Кива прохрипела:

– А как же… смотритель?

– Я соврала, – призналась Наари. – Рук тебя не ждал.

Кива чуть не разрыдалась прямо там, но все же сдержалась. Вместо этого она кивнула и прошептала:

– Спасибо.

– Мы не все такие, – с болью в голосе прошептала в ответ Наари.

– Я знаю, – сипло отозвалась Кива.

И она не врала: существование Наари доказывало, что бывают и хорошие надзиратели. Но то, что сегодня произошло, то, чему Кива стала свидетельницей, то, к чему ее только что чуть не принудили…

Кива не могла выбросить это из головы, даже когда Наари ушла, а в корпус на ночь начали стекаться люди.

Шли часы, а Кива все лежала, свернувшись калачиком и дрожа. Звуки постепенно затихали, когда уставшие заключенные с обеих сторон от нее проваливались в сон, и Кива знала, что пора к ним присоединиться. Близилась вторая Ордалия. Завтра силы ей пригодятся, тем более что теперь она знала: мятежникам прорваться в тюрьму не удалось. Если они прямо сейчас их с Тильдой не спасут, завтра Киве придется предстать перед Ордалией огнем. Ей нужно было отдыхать, однако… каждый раз, когда Кива закрывала глаза, она видела погибшую женщину, руки Мясника, блуждающие по ее телу, блестящую ангельскую пыль на них обоих. Кива слышала, как Кость раз за разом ей угрожает, а мужчины из столовой говорят: «Она ж такая занятая, только и успевает ноги перед надзирателями раздвигать».

Лекарская потаскушка.

Вот кем все ее считали.

Они ошибались.

И бессердечной резчицей она тоже не была. Хотя сейчас Кива мечтала ей стать: тогда бы исчезли все тревожащие ее чувства.

Кива не представляла, сколько она пролежала под тонким одеялом, дрожа и прижимая больное запястье к груди, когда вдруг услышала тихие шаги и почувствовала мягкое прикосновение к плечу. Затем тюфяк прогнулся под чьим-то весом.

Кива не испугалась: она знала, кто это. Узнала по коснувшимся ее носа запахам свежей земли, морских брызг и чего-то еще, присущего только Джарену и похожего на смесь утренней росы и древесного дыма. И сейчас эти запахи принесли Киве покой, о котором она не смела и мечтать.

– Наари все мне рассказала, – прошептал Джарен, догадавшийся, что она не спит, по до сих пор сотрясавшей ее дрожи. – Ты в порядке?

Кива покачала головой. Вряд ли он мог видеть ее в такой темноте: комнату освещали лишь узкие полоски серебристого лунного света из маленьких квадратных окон, в случайном порядке раскиданных по длинным стенам, но Джарен наверняка почувствовал ее движение. Он провел ладонью по ее плечу и вниз по руке, пока осторожно не обвил пальцами ноющее запястье. Кива не стала интересоваться, откуда он знает, какая рука у нее болит, иначе бы разрыдалась от его бережных и нежных прикосновений.

– Мне так жаль, Кива, – прошептал Джарен.

С ее ресниц соскользнула слеза. Потом еще одна.

– Все хорошо, – заставила она себя сказать. Голос прозвучал грубо, и даже ей стало больно его слышать. – Правда, со мной все хорошо.

Джарен легонько, как перышком, провел большим пальцем по ее коже.

– Иногда можно не быть сильной.

Кива сглотнула. Затем сглотнула еще раз. Однако ком в горле не желал уходить. А слезы на глазах не иссякали.

Она не стала сопротивляться, когда Джарен лег рядом и, повернув ее к себе лицом, притянул ближе. Кива знала, что нужно его прогнать, но ей не хватило силы воли, и вместо этого она уткнулась лицом ему в грудь. Его рубаха приглушила ее всхлипы и впитала слезы.

Только когда Кива вдоволь наплакалась, к ней наконец пришел сон, и она заснула в объятиях Джарена, впервые за много лет чувствуя себя в безопасности.

– Как ты себя чувствуешь?

Когда на следующее утро в лазарете Кива подняла глаза, она увидела, как к ней приближается Джарен. В утреннем свете его лицо по-прежнему представляло собой целую палитру цветов, однако отек под глазом уже почти спал.

– Ты что здесь делаешь? – пискнула Кива. – Ты разве не должен сейчас в тоннелях работать? – Запаниковав, она указала на дверь, из-за которой он только что пришел, и с немалым облегчением увидела, что сегодня в лазарете никто не дежурит. – Уходи отсюда, пока тебя кто-нибудь не поймал.