я на месте, – он улыбнулся и продолжил. – Но я вас не виню, чтобы вы там себе ни думали. Я ведь, когда вас сейчас слушаю, себя самого узнаю, того, что четыре года назад был. Того, в смысле, Павлика Андреева, старого. У меня отношение к этим вещам еще жестче, чем у вас, кстати, было. Не поверите, – он убедительно приложил руки к груди, – стоило в фильме только увидеть, как кто-то иглу в вену вводит, – кранты! Отворачивался и глаза закрывал! И крови ведь особо не боюсь, – он посмурнел лицом, – и видел много всякого разного за эти годы, но как только кто шприцом в вену начинает на экране тыкать – писец! Я уж думал потом над этим, так мысль только одна: видать, в прошлых жизнях у меня опыт какой-то негативный был!

Игорь Сергеевич, слушавший его с легкой полуулыбкой, чуть задрал брови в веселом удивлении, но, сделав над собой видимое усилие, промолчал. Павлик благодарно кивнул и продолжил:

– Сам знаю: дико звучит, но другого объяснения и нет. Как берут кровь из вены в больнице, так я на одной силе воли держусь, чтобы в обморок не грохнуться! И для меня субстанции эти разнообразные, что сознание изменяют, всегда наркотиками только и были. Я ни слышать не хотел про них, ни думать. Крепче травы вообще ничего не пробовал…

– Травы?

– Ну марихуаны, если вам так удобнее, – смущенно поправился Павлик и улыбнулся. – По молодости баловался пару раз, но прикола, если честно, так и не понял. Да и не взяло меня тогда толком, – он с усмешкой махнул рукой. – А я и не стал настаивать, как говорится. И в годы те, мутные и смутные, когда что хошь достать и попробовать можно было, всего избежал. Хотя при мне и кололись, и нюхали, – он зябко повел плечами, едва заметно поморщившись. – А я – ни в какую! Зато потом мне разбираться со всем этим пришлось, после истории моей. Вы вот про наркотики говорите и определение, кстати, правильно дали, пусть сами толком того осознать не можете, – он показал большой палец. – Правы вы, Игорь Сергеевич, с определением своим. То, что привыкание вызывает, смело можно наркотиком называть. И пусть слова – это просто бирки, которые люди на явления и предметы бездумно совсем порой навешивают, от правды никуда не денешься. Только сразу нужно самому себе признаваться: да, наркоман я проклятый, потому что курю и выпиваю, а отказаться от этого нет у меня сил! Но ведь так рассуждать и не готов почти никто. Люди же себя как угодно оправдают, лишь бы суть свою скрыть от самих же себя! Если здраво рассуждать, так это глупость, ясное дело. Тут ведь самая главная собака и зарыта, если разбираться начать. Коли признаемся мы сами себе в слабости и мерзости собственной, так у нас ведь и шансы сразу появятся избавиться от всего этого, очиститься, если хотите. А раз мы очки темные на глаза напялили и в упор видеть ничего не хотим, то нам с этим говном нашим дальше и жить!

– Сурово! – Игорь Сергеевич прикурил очередную сигарету и покачал головой. – Категоричны вы не в меру, молодой человек!

– Так я же с и собой точно так! Я же не людей осуждаю, а свой подход излагаю к вопросу. И на себя, кстати, все это распространяю, – Павлик пожал плечами и отпил из чашки. – Знаете, как кто-то из великих говорил: «Кто не жалеет себя, тот получает священное право не жалеть других!» Не помню, правда, чьи это слова и откуда…

– Фрица Гейгера! – громко расхохотался бизнесмен и подмигнул опешившему собеседнику. – А точнее – братьев Стругацких это слова. «Град обреченный», Павел, это. И устами героя – Фрица Гейгера –Стругацкие эту мысль до читателей и донесли.

– Мать честная! Ну и память у вас!

– Да нет, – Игорь Сергеевич с деланным сожалением развел руками. – На днях перечитывал – вот и совпадение…

– Синхроничность, – Павлик улыбнулся. – Старик Юнг был бы в восторге. Впрочем, опять отвлекаюсь, – он почесал рукой затылок. – Недаром мамулик всегда твердит: мысли, как кони дикие, скачут, необъезженные. Я же про растения силы говорить начал, а мы уже вон куда угнали! Короче, чтобы закрыть тему с наркотиками: как видите, все совсем непросто. Тут нельзя однозначно сказать: наркотики, мол, это! Точнее, сказать-то можно вообще все, что угодно, да только вот толку от этого – шиш да кумыш. Но для наших с вами целей одно важно: люди всегда знали, что свое сознание изменить можно. Я на этом моменте специально внимание заостряю, а потом сами поймете, зачем и почему. Шаманы, про которых речь зашла, они же на этих церемониях именно с сознанием людей и работают. Все проблемы наши, все болячки исключительно тут, – Павлик убедительно постучал себя костяшками пальцев по лбу. – И убрать все траблы только одним способом можно – сознание изменить. Вот так на сцене растения силы и появились. Самое интересное в этом вопросе, знаете, что? – он с любопытством посмотрел на своего визави, но тот только, сохраняя фирменную улыбку, отрицательно покачал головой и отсалютовал ему стопкой граппы. – Самое интересное, Игорь Сергеевич, что растения эти, при помощи которых сознание изменить можно, они во всех уголках света произрастают! Как будто специально мать-природа так устроила, чтобы люди время от времени могли к знанию прикоснуться!

– Прямо вот так? Мать-природа специально и устроила?

– Именно! – Павлик убежденно потряс головой. – Именно так и есть, если хотите мое мнение знать. Я бы вам сейчас лекцию мог на несколько часов зарядить со ссылкой на авторитетные источники, но лучше на слово мне поверьте, – посоветовал он с доброй улыбкой. – В Древней Греции, к примеру, на мистериях знаменитых, где инициацию люди проходили, с растениями этими тоже работали. Собственно, если простым человеческим языком излагать, древние греки те самые церемонии и проводили. Приводят человека, дают ему чашу с напитком, а дальше уже все растение сделает. Не, конечно, если голова дерьмом забита разным или шлак там откровенный, то лучше к таким вещам и близко не подходить! Игры разума – штука опасная, кто бы спорил… Но суть-то в том, что вся история человечества с этими растениями теснейшим образом связана! В Индии сому пили, в Иране – та же самая песня, только название маленько другое: хаома, если мне память не изменяет. В Сибири с мухоморами шаманы работали, в Мексике – пейот, в Перу – аяваска…

– Господи! – владелец заводов и пароходов изумился неподдельно. – Я из всего этого только мухомор знаю, а