Бобби торопливо, даже через меру, обогнул автомобиль, плюхнулся на пассажирское сиденье. В салоне приятно пахло кожей, дорогой мужской парфюмерией.

Человек в сером костюме захлопнул дверь. Приближавшийся лакей заметно ускорился, очевидно, рассчитывал на подачку – стекла, зеркала, фары безу-коризненно чистого «Мерседеса» отполированы специальным средством. Баллончик с ним, как и тряпку – для подтверждения проделанной работы – лакей держал в руке.

Человек в костюме медленно вырулил из ряда.

– Во-первых, поскольку вы ничего не гарантируете, мне велено передать вам – не обольщайтесь. Мы произведем расчет только, когда вы… – Незнакомец повернулся к Бобби, внимательно посмотрел на него. Готовясь сказать фразу, объясняющую главную подробность, засомневался: а тот ли это человек?

Килин остановился, вновь достал из кармана мобильник, извлек из памяти телефона номер Барона, нажал «вызов». Был уверен – ответом станет фраза «Абонент недоступен…», но услышал длинные обнадеживавшие гудки…

Пытаясь скрыть волнение, Кёлер прохаживался около маленького дубка, высаженного неподалеку от стены флигеля. Из-за поворота на дороге – она вела к центральному въезду в усадьбу – показался джип.

В свете ярко горевших гирлянд видно: рядом с водителем – им был Домбровский – сидит молодая женщина.

Кёлер знал о ее приезде.

Из-за того, что начальник службы безопасности объявил тревогу, секьюрити на воротах отказывались пропускать ее в усадьбу. При этом они прекрасно знали Михаила и джип.

Докатив до знака, что направлял все автомобили на дальнюю стоянку, джип остановился. Двери распахнулись. Михаил и женщина торопливо зашагали в сторону Кёлера. Сомнений не было: информация, которую привез Домбровский, – чрезвычайная.

К владельцу дворца то и дело подходили гости, отпускали пьяные шутки, смеялись, пытались заговорить с ним. При виде двух шагавших в его сторону людей Кёлер, до того хоть как-то невпопад отвечавший знакомым, потерял остатки самообладания… Вытащил из кармана пиджака маленькую рацию, велел главному охраннику убрать джип, стоявший на дороге, в гараж.

Проигнорировав несколько реплик, торопливо пошел в дом.

Килин вздрогнул…

…Минуту назад, слушая длинные гудки, запрокинул голову. Рассматривал лепнину под крышей старинного, возможно, еще конца девятнадцатого века дома. Улица неплохо освещена. Фонари придавали ей загадочное, мистическое настроение. Взгляд Николая спустился ниже – высокие, необычной формы стрельчатые окна… «Сейчас что-то произойдет!» – припомнилась ему фраза, многократно повторенная стариком Турсуновым.

«Интересно, что было здесь в девятнадцатом веке?» Почему-то ему казалось, что улица не была ординарной. Места должны быть чем-то знамениты.

…Он узнал человека! В окне – Барон!.. Александр стоял боком к стеклу, не мог видеть Килина на тротуаре на противоположной стороне улицы. «Не может быть!.. Но как?!» – Николай чувствовал, – от того что видит в окне – шторы были раздвинуты, внутри ярко горел свет, – волосы на голове медленно встают дыбом. Судорога, которая тут же начала его трясти, становилась сильней…

– Я никуда не поеду… Переезжаю в Петербург. – Махмут пьяно покачнулся, взглянул на Тоштаголова.

Только что Алик предложил миллиардеру вернуться на вечеринку в доме Кёлера – в Москву.

Пижамы, уложенные в огромный бумажный пакет с веревочными ручками, лежали в багажнике лимузина. В одном из бутиков оба туза переоделись в новенькие костюмы.

Алик выглядел трезвым. Словно хмель по какой-то причине улетучился из его головы.

Услышав от Виктора отказ, Тоштаголов не смог спрятать досаду. Она задержалась на мгновение в его глазах. Миллиардер не обратил на это внимания.

А может, ему было все равно.

– Все уже решено… – проговорил он и взглянул через витрину кафе на улицу. – Этот город – ближе к Европе. В случае чего, проще бежать: больше способов. Можно через аэропорт – полно прямых рейсов. Несколько часов до границы с Эстонией, совсем немного до Финляндии… Если все перекроют: прыгнул в воду. – Виктор сухо рассмеялся. – Повезет и не утопят, то скоро окажешься в нейтральных водах. Балтика!.. Европа!.. У меня здесь – очень крупный проект. Пока держу в секрете… – Он опять посмотрел на Тоштаголова. На этот раз с интересом. Словно прикидывая, выдаст ли. – Даже два проекта. Построю в Балтийском море остров. На нем – новый город. Это первый проект. Второй – гигантский терминал, к которому будут пришвартовываться танкеры. Нефть, сжиженный газ, огромные установки станут работать на голубом топливе, поступающем из Сибири… Гордись: ты узнал обо всем один из первых…

Лицо Тоштаголова стало напряженным. Явно не мог понять, отчего ему оказано такое доверие.

– Но завтра все уже будет в газетах! – Виктор опять сухо, неприятно рассмеялся и ткнул Алика пальцем в грудь. – Я избавляюсь от всех активов и всей недвижимости в Центральной России. Отныне центром жизни становится Санкт-Петербург. Моя семья… То, что от нее осталось, переезжает на Неву.

– Остров… Город… – пробормотал Алик, осмысливая услышанное. Тоже взглянул через витрину на улицу.

– Это Салтычиха! – выкрикнул Михаил, едва за ним и Венерой закрылась дверь кабинета.

Кёлер – он сидел за обширным столом из красного дерева, широко раскинув руки и ухватив ими края полированной крышки, – не произносил ни слова.

Рот его был приоткрыт, глаза выпучены. Невозможно понять, ясен ли ему смысл сказанного или уже настолько поражен всем случившимся, – больше не в состоянии воспринимать новую информацию, какой бы важной она ни была.

– Вот… – Домбровский положил на стол потертую книгу – до этого держал ее под мышкой. – Издание отнюдь не старинное и не редкое. А видишь, как затерто… Садизм, как тема, нынче в моде.

Венера приблизилась к столу, остановилась рядом с Михаилом. Тот раскрывал книгу на месте, заложенном визитной карточкой.

Перевернув издание, – теперь собеседник мог рассмотреть размещенный на странице портрет, – с шумом припечатал книгу к столу перед Кёлером.

Тот, ничего не говоря, уставился на картинку. Наконец произнес:

– Я не знаю, кто это…

– Твоя жена регулярно садится за карточный стол с одной из страшных женщин российской истории – помещицей Дарьей Николаевной Салтыковой. В народе была известна как Салтычиха. Лично замучила и убила более ста пятидесяти крепостных крестьян.

В подъезде за светлым деревянным столом восседал то ли консьерж, то ли охранник: рослый – это было заметно по тому, как его фигура возвышалась над полированной крышкой, – широкоплечий дядька в бледно-желтом, в черную неявную клеточку пиджаке и желтой же водолазке. Читал газету. Ровно под газетой стоял маленький телефонный аппарат белого цвета. Плоский и тонкий, как блокнот. Кнопки почти не выступали над его поверхностью, торчала лишь трубка. Увидев Николая, охранник опустил газету на телефон.