— Он пытался пройти через пропускной пункт с документами.

Шелдрейк кивнул Крэндоллу, который протянул Мочли пакет с папками.

Директор открыл его и прочитал надписи на обложках.

— Я заберу их.

— Хорошо, сэр, — сказал Крэндолл.

— Доктор Лэш пойдет со мной.

— Вы уверены, что это хорошая мысль? — спросил Шелдрейк.

— Да, мистер Шелдрейк.

— Тогда передаю его вам. — Он повернулся к Крэндоллу. — Отметь это в журнале.

Мочли взял сумку и кивнул задержанному.

— Идемте, доктор Лэш, — сказал он. — Туда.

Когда они выходили из комнаты, Лэш услышал, как Шелдрейк приказывает по телефону отменить тревогу и перейти с уровня Бета на уровень Альфа.

Когда они вышли в коридор, Мочли закрыл за собой дверь и повернулся к Лэшу.

— О чем вы думали, доктор Лэш?

— Похоже, вообще ни о чем. Я просто устал. Извините.

Директор вспомогательной службы внимательно посмотрел на Лэша, затем кивнул.

— Я распоряжусь, чтобы их отнесли к вам в кабинет, — сказал он, показывая на папки. — Они будут ждать вас в понедельник утром.

— Спасибо. Что это за уровень Бета, про который говорили охранники?

— В этом здании действуют четыре уровня тревоги: Альфа, Бета, Дельта и Гамма. Уровень Альфа — это обычная ситуация. Бета означает повышенную готовность. Уровень Дельта объявляется при эвакуации в случае пожара или чего-то подобного.

— А уровень Гамма?

— Только в случае какой-нибудь катастрофы. Естественно, он еще ни разу не объявлялся.

— Конечно же.

Поняв, что сказал глупость, Лэш пожелал Мочли приятных выходных и повернулся, собираясь уходить.

— Доктор Лэш, — спокойно позвал директор вспомогательной службы.

Лэш обернулся и увидел, что Мочли протягивает ему сумку.

— Вам лучше пройти через контрольный пункт номер один на третьем этаже, — сказал он. — Здешние охранники какое-то время будут слегка… гм… возбуждены.

Помощник окружного прокурора Фрэнк Пистон мрачно ерзал на деревянном стуле. Он пришел к выводу, что отдал бы все, лишь бы заполучить в свои руки того садиста, который закупал мебель для верховного суда округа Салливан. Хватило бы десяти минут, даже пяти, чтобы дать тому понять, что он думает о его выборе. Он бывал в десятках залов судебных слушаний, в кабинетах и комнатах для допросов в этом пятиэтажном здании. Повсюду были одни и те же деревянные стулья с плоскими тюремными сиденьями и спинками, усеянными выпуклостями в самых неподходящих местах. Этот стул в зале заседаний комиссии по условно-досрочному освобождению ничем не отличался от остальных.

Посмотрев на часы, он печально вздохнул. Ровно шесть. Наверняка его дело будет рассматриваться последним. А ведь оно должно стоять первым в списке. В конце концов, на то, чтобы отклонить прошение, вряд ли потребуется больше нескольких минут, после чего Эдмунд Уайр вернется гнить за решеткой на очередные десять лет. Но нет, он вынужден сидеть здесь в течение десятка других слушаний, каждое из которых скучнее предыдущего. Невероятно, с каким только дерьмом не приходится иметь дело помощнику прокурора. Все давно дома, а он должен сидеть здесь, чувствуя, как онемевает все его тело от спины и ниже. Неужели ради этого он четыре года проторчал на юридическом факультете и отдал почти сто тысяч?

На какое-то жуткое мгновение — полчаса назад, когда рассматривалось прошение серийного насильника, — ему показалось, что комиссия перенесет остаток работы на другой срок и ему придется снова прийти сюда через неделю, на очередной раунд подобных пыток. Но нет, они решили выслушать остальных. Естественно, кассационную жалобу насильника отклонили, как и всех прочих. Комиссия была сурова. Ему подумалось, что, если ему когда-нибудь захочется совершить преступление, лучше делать это в другом округе.

Прошение пьяного водителя, сбившего старушку и получившего двадцать лет за убийство при отягчающих обстоятельствах, тоже было отклонено. Наконец подошла его очередь. Уолт Корсо, председатель комиссии с постоянно кислой физиономией, откашлялся и, бросив взгляд на лежащий перед ним на столе блокнот, объявил:

— Комиссия по условно-досрочному освобождению рассматривает прошение Эдмунда Уайра.

Сидящие по другую сторону судейского стола зашевелились. Пистон заметил, что присутствуют все двенадцать членов комиссии, что было необходимо при рассмотрении заявления убийцы. Теперь, когда вышли опечаленные родственники пьяницы водителя, зал почти опустел. В нем осталась только комиссия, судебный пристав, секретарь, несколько представителей администрации штата и он. Не было даже журналистов. Уайр никоим образом не мог выйти на свободу, и все знали об этом. Пистон не понимал, как этому типу удалось так быстро подать прошение об условно-досрочном освобождении. Нельзя же убить шесть человек, а потом…

Двери справа от него распахнулись. В них появился Эдмунд Уайр в наручниках, которого вели тюремные охранники.

Пистон выпрямился на стуле. Это уже было необычно. Неужели Уайр не нанял адвоката? Почему, черт побери, он появился здесь собственной персоной?

Тем временем членов комиссии это, похоже, нисколько не удивило. Они молча смотрели, как перед ними проводят заключенного.

Корсо все с той же кислой миной снова заглянул в блокнот и что-то в нем нацарапал.

— Как я понимаю, мистер Уайр, вы пожелали присутствовать на этом заседании, но не воспользовались услугами адвоката или консультанта, предпочтя представлять свои интересы лично?

Уайр кивнул.

— Именно так, сэр, — почтительно проговорил он.

— Очень хорошо. — Корсо окинул взглядом зал. — Кто его куратор?

Один из сидящих позади встал.

— Я, сэр.

— Форстер?

— Да, сэр.

— Подойдите сюда.

Человек по имени Форстер двинулся по проходу. Уайр посмотрел на него и кивнул.

Корсо оперся локтями о стол и наклонился к куратору.

— Должен вам сказать, Форстер, что нас удивило обоснование для прошения от этого человека.

«Не только тебя», — подумал Пистон.

— Тюремные сроки мистера Уайра не складывались, сэр, — сказал Форстер. — Он должен отбыть их единовременно.

— Мне это известно.

Уайр откашлялся и посмотрел на листок, который держал в руке.

— Сэр, — начал он, — ввиду состояния здоровья я намеревался просить об условном освобождении в связи с крайней необходимостью…