– Сверху подписан адрес, и, если будет возможность, отправьте его по назначению, в случае… – не заканчивает он фразы, прерываясь на полуслове.

Не говоря ни слова, бережно прячу письмо во внутренний карман. Затем, скидывая ботинки, с огромной скоростью проваливаюсь в темное небытие…

Броненосец непривычно дрожит мелкой дрожью. Я открываю глаза: сквозь занавеску пробивается хмурый, холодный свет. Все та же надоевшая качка… Утро? Похоже, что так. Утро тринадцатого мая… Матавкина в каюте нет.

Вскакиваю на ноги одним движением, едва успевая попасть в ботинки. Сколько времени?..

Бегом, бегом наверх!.. Впопыхах выскочив в коридор, я втискиваюсь в шинель по дороге. Трап… Давай же, ну?.. Едва не падая на ступеньках, выбегаю на палубу, сразу приникнув к леерам. Все тот же шторм, но, кажется, стал чуть меньше?.. Небо значительно светлее, сквозь тучи кое-где скупо пробивается голубоватый цвет… За кормой виден «Александр». Что там горизонт? Пробегаю взглядом по морю: высокие волны исчезают в белесой дымке тумана.

– Доброе утро, господин поручик… Оборачиваюсь. За моей спиной Данчич. Хоть ты и тот еще тип, но никогда не был так рад тебе, как сейчас!

– Борис Арсеньевич… – От волнения я почти заикаюсь. – Расскажите, чего нового?

Тот улыбается:

– Для начала отойдемте от борта, иначе промокнем оба!

Делаю несколько шагов назад, и вовремя: большая волна врезается в корабль, окатывая нас брызгами.

– Так-то лучше… – Он поднимается выше, я следую за его спиной. – Нового? Почти ничего, – наконец оборачивается он. – Под самое утро впередсмотрящий наблюдал огни справа по борту, была как раз моя вахта… – Подносит бинокль к глазам. – Сыграли боевую тревогу, с рассветом был дан отбой. Горизонт пока чист. Телеграфный аппарат принимает сигналы японцев, но весьма вялые. Похоже на обычный обмен сообщениями…

– Который час?

– Не так давно пробили четвертую склянку.

Начало одиннадцатого. Так! И если мы пока не обнаружены… Во сколько мы засекли крейсер «Идзуми»? В семь? А он нас – еще раньше? Но пришел он к нам благодаря «Синано-Мару», который обнаружил нас еще ночью… То есть пока нас не заметили?..

– Борис Арсеньевич, скоро мы пройдем Цусимские острова? – Я сильно волнуюсь, и собеседник это видит. Но уже все равно.

– Вскоре должны открыться, слева по курсу… Видимость не больше пяти миль, так что можем и не разглядеть.

Видимость… Вот где наше спасение! Пять миль… Это же так много!.. Пожалуйста, погода, ну продержись еще чуть-чуть! Один день!

– Спасибо, господин Данчич! – От волнения я хватаю его руку, крепко сжимая и тряся. Оставив лейтенанта в замешательстве, почти бегу по раскачивающейся палубе в сторону кормы, к заветному заднему мостику. Который в последнее время является для меня чем-то вроде новостной ленты в интернете. За неимением последнего – ближайшие лет девяносто…

На смотровой площадке – лишь вахтенный Шишкин с Вырубовым да прапорщик из трюмных механиков. Кажется, по фамилии Белый…

Взобравшись, я оглядываюсь, и мой радостный настрой мгновенно улетучивается. «Невозможно… Абсолютно нереально не заметить… Пусть даже при такой видимости гигантский дымный шлейф, который мы за собой тащим… Две колонны бронированных, тяжело переваливающихся монстров, отчаянно чадящих едкой черной копотью, может не увидеть лишь слепой лентяй… К которому адмирала Того с его разведчиками уж точно причислить нельзя!..»

Наспех поздоровавшись с офицерами, превращаюсь в слуховой аппарат, стараясь не упустить ни единого слова. Разговор как раз о боевой тревоге, которую я бездарно проспал.

– Миноносцам нечего делать ночью при такой волне… Вероятно, мы благополучно миновали одного из дозорных… – Облокотившийся о перила Вырубов спокойно курит.

– Благополучно? – Шишкин не отнимает от глаз бинокля. – Почему вы считаете, что нас до сих пор не раскрыли? Разведчик вполне мог сообщить…

– Каким же образом, Борис Николаевич? – Лейтенант метко стреляет окурком за борт. – Разве при помощи телепатических способностей? Телеграфный аппарат не выявил чрезмерной активности… – Вырубов зябко поеживается, кутаясь в шинель.

Оппонент некоторое время молчит, ничего не отвечая. На молодом лице мичмана попеременно отражаются все переживаемые им эмоции: юношеский пыл внезапно сменяется чрезвычайной серьезностью и сосредоточенностью. Повернувшись налево всем корпусом, тот смотрит пристально, будто что-то заметив… Неожиданно отнимая от глаз оптику, спокойно сообщает:

– Земля, господа. Слева по курсу острова Цусима.

Взгляды тут же устремляются в указанном направлении. Туман постепенно рассеивается, и сквозь его рваные клочья вдали можно отчетливо рассмотреть узкую темную полосу.

Ну вот и вы, неприветливые, страшные для русского слуха, небольшие островки… Здравствуйте, хоть я вовсе не желаю вам здравия… Наоборот, мечтаю, чтобы вы никогда не были нанесены на карту!.. Берег будто манит меня к себе, и я делаю шаг назад, упираясь спиной в металлическую плиту. И со дня Сотворения мира – лучше бы не были вы рождены, не выпучены земной твердью в этом месте! У кого, кто хотя бы раз не прочел книги с одноименным названием, при упоминании этих шести букв не бегут по спине мурашки? Кто, читая жуткие, последовательные описания гибели русских кораблей, не сжимал кулаки от бессилия, переворачивая страницу за страницей?.. Нет таких… И я не исключение… На моем лице, должно быть, сейчас отражаются самые противоречивые чувства. Оглядываюсь, приходя в себя, – кажется, никто не заметил моего тремора…

– Одиннадцать часов… – Вырубов делает пометку в блокноте, слюнявя карандаш. – Какова наша скорость, Николай Александрович?

– Когда в последний раз был внизу, имели ход тринадцать… – отнимая бинокль, отвечает Белый. – Приказ поступил – пары держать до пятнадцати…

– Ага… – Вырубов что-то дописывает, ставя жирную точку.

– Дымок на горизонте, господа!.. – Шишкин смотрит уже в другую сторону. – Далековато от нас, навскидку – кабельтовых девяносто… Может быть, сто…

Сердце останавливается, и я сжимаю кулаки. Знал бы ты, юный Шишкин, что я испытываю сейчас… К тебе!.. Да я готов броситься на тебя, несмотря на всю симпатию!.. Растерзать, сбросить вниз с этого мостика! Где, где ты углядел этот дым? Тебе померещилось, признавайся?! Решил выпендриться перед старшими, придумав это видение? В глазах у тебя рябит, не выспался, грезя всю ночь о девочках?.. Не хочу туда смотреть… Ошибся, сопляк! Нет там никого… Я зажмуриваю глаза.

– Вижу… – Встревоженный голос Вырубова. – Лежит на нашем траверзе, по всей видимости.

Не показалось. Дымок есть… Разлепляю до боли сжатые веки. Бинокль остался в каюте, но он и не требуется: сквозь рассеивающийся туман отчетливо заметен одинокий дым. Пока лишь дым, но… Что может наблюдать он оттуда? Огромное черное облако над проливом? Чай, вулкан пробудился, глядишь – не заметит?..