Турецкий ткнул пальцем в один из снимков.

Плетнев снова посмотрел, на этот раз гораздо тщательнее. На этот раз ему тоже показалось, что тела лежат не просто так, а со смыслом. Вот только понять этого «смысла» было нельзя.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Александр Борисович. — Что ты думаешь?

— Не знаю, — сказал Плетнев. — Может быть, ты и прав. А может быть, и нет. Я не силен в композициях.

Лицо Турецкого словно оцепенело.

— Что? — спросил он. — Что ты сказал?

— Я сказал, что не знаю.

— Нет, потом!

— Потом? — Плетнев пожал плечами. — Да не помню я. Сказал, что не разбираюсь в этих позах.

— Нет, ты сказал не так, ты сказал — «не разбираюсь в композициях»!

— А какая разница?

— Большая. — Александр Борисович поднялся из-за стола. — Я отлучусь часа на полтора. Мне нужно срочно заехать домой.

Плетнев смотрел на коллегу удивленно.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Турецкий. И весело добавил, передразнивая предыдущие слова Плетнева: — Может быть, да. А может быть, и нет. Все зависит от «композиции».

Турецкий смахнул со стола в карман пачку сигарет и стремительно зашагал к выходу.

Домой он спешил, чтобы заглянуть в дневник.

* * *

…

«Сегодня вечером встретился с женой Родиона Плотникова. Женщина нервная и сильно измотанная. Видать, много кровушки попил ей муженек. Хотя и у нее характер не сахар. Встретила холодно и настороженно. Провела на кухню. И произошел между нами следующий разговорец».

Нет-нет, ниже. Турецкий перевернул страницу и провел пальцем по строчкам. Ага, вот!

…

«— А как дочка? Она не скучает по папе? Чем она там занимается?

— Ей тоже скучать не приходится. Бабушка занимается с ней живописью. У меня мама — заслуженный художник СССР. Кстати, Родион ведь тоже художник. Правда, самодеятельный. Он все выходные проводит с кистью в руке. Обожает Тициана и Рембрандта. Хотя зачем я вам это рассказываю? Вы ведь и без меня все знаете. Вы ведь его приятель.

— Да, — говорю, — знаю.

Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников — любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.

— Видели бы вы его в эти моменты, — с улыбкой продолжает Плотникова. — Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.

— Да-да, — говорю, — натурально художник».

Александр Борисович скользнул взглядом еще ниже и прочел, от волнения с трудом разбирая собственные каракули.

…

«Плотников — художник-любитель. И, как у каждого художника, психика у него должна быть неустойчивая. Для следствия он — просто подарок. Лучшей кандидатуры на роль маньяка и не найдешь».

Турецкий встал из-за стола и прошел к стеллажам с книгами. Он провел пальцем по корешкам книг и остановился на нужной. «Тициан» — гласила надпись на корешке.

Александр Борисович вынул книгу, сел с ней в кресло и принялся листать, внимательно разглядывая репродукции, в левой руке он держал фотографии расчлененных женских тел. Время от времени Турецкий задерживал взгляд на репродукции, переводил его на снимок, хмурил брови и отрицательно покачивал головой — не то.

И вдруг лицо его словно бы осветилось.

— О, черт, — тихо воскликнул Александр Борисович и потер пальцами лоб. — Она. Точно она!

Поза обнаженной фигуры была очень похожа на позу изувеченной девушки на снимке. Да что там — это была одна и та же поза!

— Никаких сомнений, — тихо проговорил Александр Борисович. И холодно добавил: — Художник, мать его…

Отложив альбом и снимки, Турецкий достал из кармана телефон и, отыскав в справочнике нужный номер, нажал на кнопку вызова.

Один гудок… Второй… Третий… Четвертый…

Трубку на домашнем телефоне никто не брал.

Александр Борисович попробовал «пробить» мобильный, но с тем же результатом.

Тогда Турецкий набрал номер начальника МУРа Яковлева.

— Слушаю, — почти сразу же отозвался тот.

— Володь, это Турецкий. Срочно нужна твоя помощь.

— Насколько срочно?

— Прямо сейчас.

— Вообще-то, я немного занят. Может, перезвонишь попозже?

— Нет, сейчас, — твердо сказал Александр Борисович. — Это вопрос жизни и смерти.

Яковлев вздохнул.

— Ты из меня веревки вьешь. Ладно, излагай.

— Нужно срочно отправить пару парней к Родиону Плотникову.

— Зачем?

— Девушка пропала. Есть подозрение, что к этому делу причастен Плотников.

— Ох, Сань, достал ты меня со своим Плотниковым.

— Я бы тебя не тревожил, если б дело было пустяковым, — сухо сказал Александр Борисович.

— Да знаю, знаю… Ладно, свяжусь с оперативным отделом. Хочешь, чтобы они его взяли?

— Было бы неплохо.

— Это будет сложно, — недовольно сказал Яковлев.

— Ну, тогда осмотреться в квартире и установить наружное наблюдение.

— Предлагаешь мне устроить обыск? Без санкции суда?

— Не обыск, а беглый осмотр, — поправил Турецкий.

— Легко тебе говорить, — пробурчал Владимир Михайлович. — Под каким соусом я это сделаю?

— Ну, придумай что-нибудь. Организуй звонок соседа — наркотики, бомба, притон… Да что угодно. Лишь бы осмотреть квартиру.

На этот раз Яковлев вздохнул тяжелее, чем прежде.

— Дело довольно геморройное, — резюмировал он. — Но так и быть попробую. С тебя причитается, Александр Борисыч.

— Накрою тебе шикарную поляну, когда все будет позади, — с улыбкой сказал Турецкий. — Ладно, когда сделаешь, — позвони. Буду ждать звонка. Пока!

Убрав телефон в карман, Турецкий около минуты сидел, размышляя. Потом поднял руку и глянул на циферблат своего «юбилейного» «Патек Филиппа».

Пару часов назад Турецкий обзвонил все кинотеатры Москвы, пытаясь узнать, не идет ли где-нибудь фильм режиссера Пазолини. Его поиски увенчались успехом. Он уже заказал по телефону билет, и времени до начала сеанса оставалось в обрез.

5

Александр Борисович Турецкий не был здесь лет десять. И за эти десять лет здание «Киноцентра» здорово изменилось. Теперь здесь был не только кинотеатр, но и казино, рестораны, бары. В сумерках большое темное здание сверкало и переливалось разноцветными огнями.