***

— Эмиру позвони. Скажи, мы в его клубе кости кинем… Пятого отправь, чтобы проверил всё. А я пока с Малой. Сам.

Зверь из машины вылезает и знаком говорит Ризвану прочь отправиться. Сам за руль садится и мне рукой направление задаёт. Чтобы вперёд села. Рядом с ним.

Зверю приходится кресло назад отодвинуть, чтобы уместиться комфортно. Меня, наоборот, вперёд подвигает. Сам ремень безопасности защёлкивает. Но при этом пальцами умудряется всего коснуться. Печать свою поставить. Пылать заставляет и усмехается. По губам раскатывается порочный смешок. Ему нравится моя реакция на него. Играет он со мной по своим правилам.

— Клуб?

— Да. Под видом трахнуть шкуру там шишки важные собираются Номера люкс. Охрана, как в бункере. С оружием не запускают. Никто не пикнет и нож не высунет. Тем более, не шмальнёт. Нейтралитет, короче.

— Все твои туда зайдут? — сомневаюсь. — Ризван с ножами не расстаётся, а… — имя Пятого чуть с губ не срывается. Но я его перехватить успеваю. Не думаю, что Зверю понравится, что я его головорезов по именам зову. — Пятый пушку готов тискать, кажись, даже во сне. Пойдут ли они без оружия?

— Верно подметила, Малая, — неожиданно одобрительно кивает Зверь. — Но Ризван согласится. А вот Пятый лучше мамку родную пять раз вражине продаст, чем пушку отпустит. Так что он снаружи останется. Как и некоторые… Один хрен, всем табором внутрь не запрёмся. Внутрь попасть могут только избранные.

— Значит, мы в их числе? А откуда тебе знать, что нейтралитет сохраняется? — сомневаюсь я.

— Быстро учишься по сторонам смотреть и никому не доверять… — хмыкает Зверь. — Это разумные сомнения.

Что? Я в его сторону голову поворачиваю. Ожидала услышать от него что-то вроде «чуйка брехать не станет» или «кровь папани в тебе говорит». Но он меня одной фразой нормальной удивляет и заставляет задуматься о том, каким он был раньше. До этого всего. Он что-то говорил мне. В мотеле. Что в отцовские дела не лез, а ему всё равно прилетело.

— Чем ты раньше занимался? До трагедии?

Зверь плотно челюсти смыкает.

— Опять нарываешься.

— Узнать хочу. Можно?

— Зачем тебе знать это, Малая? — хрипло спрашивает. За руль крепче хватается.

— Чтобы понять.

— Ну, скажу я тебе… Допустим. И чё дальше? Ты жалеть меня станешь? Да мне это на хрен не упало, сожаление твоё пороховское!

— Жалеть? Тебя? — спрашиваю. — Ни за что!

— Хоть в этом не дурная. Ублюдков жалеть не стоит и по голове гладить — тоже. Они за это руку твою по локоть отгрызть могут, в курсе?

— Могут, — соглашаюсь. — Или нет. Если помочь не поздно. У нас в деревне пёс был. На людей кидался. Бешеным его считали. Пока его не придавило в доме старом. Насмерть. Мне дед потом сказал, что у него в десну колючка от проволоки намертво вцепилась. Вот он и бесился. А помогли бы ему, вдруг не кидался бы и не кусал никого?

Зверь раскатисто смеётся.

— Батины легенды в ход пошли. Да, Арина? С псом дурным меня сравниваешь. Так ведь твой батяня мне сам эту колючку в пасть загнал!

Зверь машиной водит лихо. Уверенно. В каждом жесте — сила чувствуется и властность. Он весь такой — брутальный и непреклонный. Если влететь с него со всего разбегу и обломаться можно. В пыль. Калёная сталь под тканью одежды и куртки кожаной. Непробиваемый. Непрошибаемый. Камень.

— Юрист.

Вздрагиваю от слова короткого. На Зверя смотрю.

— Сама спросила. Вот и узнала. Ну чё, легче стало?

Я в голове уместить пытаюсь всё, что о нём знаю. Пазл собрать. Мозаику запутанную. Пока не удаётся. Сложный он. И работу мне облегчать точно не собирается.

— Ты уже взрослый был, когда это случилось?

— Да.

— Сколько лет?

— Много. Если возрастом мериться, ты мне в дочки годишься. Только у нас другая плоскость. Плотская. И на тебя у меня дымится…. Не по-отцовски. Так что стоять тебе сегодня раком, Арина Порохова. Долбить буду нещадно…

Отмахиваюсь от его обещаний грязных, как от паутины липкой.

— Последний вопрос. Как тебя зовут? Ру… Только это слышала. Как полное имя?

— Приехали, — бросает мне вместо ответа.

Обходит автомобиль и вылезти помогает. Придерживает бережно. Как в нём эта деликатность чуткая и похабщина низкосортная сочетаются? Убийственная смесь. Взрывоопасная. Будоражащая.

Он выбраться помогает, поддерживая. Всем своим видом показывает, что мне стоит рот свой на замок закрыть. Амбарный, желательно. И ключ выбросить на дно реки.

Вот только чувствую я, что лёд уже трещинами пошёл. Может, не хочет он того. Не желает. Сопротивляется. Но весна не спрашивает разрешения. Топит всё лучами солнца. Оно холодным в марте кажется. Но дело своё знает. Пригревает. Превращает холод зимы в снег грязный, в слякоть скользкую, что под ногами хлюпает. Только после жуткой зимы и такому радуешься, зная, что потом ещё лучше станет.

Мне никто гарантии не даёт. Что лучше станет, что жизнь не оборвётся прямо сейчас, что в грязи меня не утопят. Но я за ладонь Зверя цепляюсь и на месте замираю. Перебираю в голове имена не русские.

— Руслан?

Зверь хмурится.

— В бутик лыжи направляй, дознавательница.

Реакция почти мёртвая. Холодно, значит. Не Руслан.

— Рубен?

Хохот в ответ громкий.

— Рустам?

Ухмылка одним уголком губ чувственных. Неужели опять мимо? А какие ещё имена на «Ру» начинаются? Других не знаю…

Зверь передо мной дверь бутика распахивает. Перелив колокольчика мелодично звучит. Вперёд иду.

— Всё-таки Рустам, да?

Резко оборачиваюсь, успеваю словить в его тёмных глазах раздражение едкое. Не успел спрятать. Злится. На Ризвана, наверное, в первую очередь. За то, что тот язык за зубами не удержал в нужный момент.

— Рус-там… — пробую это имя. Красивое. Необычное.

— Для тебя — Зверь. Иного не заслужила, — рыком пронзает.

До дрожи. До мурашек. До трясущихся коленок.

— А что нужно сделать, чтобы по имени звать? — шепчу.

Еле слышно. Голос как шелест сухой травы между ладоней. Едва на ногах стою, от дерзости своей шалея.

И Зверь тоже стоит. Смотрит на меня недоверчиво. Мир вокруг нас останавливается. Замирает. Хрупко. Дышать страшно. Вдруг неосторожно — и купол хрустальный трещинами пойдёт — вниз осколки градом посыплются. На меня. Никто же не спрячет. Зверь уж точно собой не закроет.

По губам Зверя ухмылка расползается.

— Что нужно? — хмыкает.

Внутрь магазина роскошного меня заталкивает. Помещение большое. Словно не зал для одежды, а хоромы царские. Даже пахнет изысканно. Тонко. Блеск софитов и игра света на обилии хрома глаза режет бликами.