— Будьте счастливы, — сказала тогда Вероника. — Вот указ, который возвращает вам гражданские права и избавляет от всех унизительных формальностей, — добавила она, протягивая Фаррабешу бумагу, которую держала в руке.

Фаррабеш почтительно поцеловал Веронике руку и посмотрел на нее долгим взглядом, нежным и покорным, спокойным и беспредельно преданным, как взгляд верного пса.

— Жак много страдал, сударыня, — сказала Катрин, и улыбка засветилась в ее прекрасных глазах. — Но я надеюсь дать ему теперь столько счастья, сколько было у него горя. Ведь что бы он ни сделал, он не дурной человек.

Госпожа Граслен отвернулась, сердце ее разрывалось при виде этой счастливой семьи. Г-н Бонне оставил ее и направился в церковь, куда вслед за ним пошла и она, тяжело опираясь на руку Гростета.

После завтрака все отправились посмотреть на открытие работ. Пришли туда и деревенские старики. С высокого склона, по которому поднималась дорога в замок, г-н Гростет, г-н Бонне и стоявшая между ними Вероника могли наблюдать расположение будущих четырех дорог, вдоль которых были сложены собранные камни. Пятеро землекопов, выбрасывая годную землю на края поля, расчищали дорогу шириной в восемнадцать футов. По обе стороны дороги четыре человека копали канавы и тоже выбрасывали землю на поле, возводя длинные насыпи. Позади шли два человека, и по мере того, как продвигалась насыпь, рыли в ней ямы и сажали деревья. На каждом участке тридцать трудоспособных бедняков, двадцать женщин и сорок девушек или детей собирали камни, которые рабочие укладывали вдоль насыпи так, чтобы видно было, сколько камней собрала каждая группа. Таким образом, все работы шли одновременно, и усердные, умелые рабочие быстро справлялись с делом. Гростет обещал г-же Граслен прислать молодые деревья и попросил о том же своих друзей. Питомников замка, разумеется, было недостаточно для таких обширных посадок. В конце дня, незадолго до торжественного обеда в замке, Фаррабеш попросил г-жу Граслен уделить ему несколько минут.

— Сударыня, — сказал он, придя к ней вместе с Катрин, — вы были так добры, что обещали мне дать в аренду ферму возле замка. Оказывая мне эту милость, вы хотели дать мне возможность разбогатеть. Но у Катрин есть некоторые соображения насчет нашего будущего, которые я позволю себе изложить перед вами. Если я разбогатею, найдутся завистники, пойдут разговоры, я начну опасаться неприятностей, и Катрин никогда не будет спокойна. В общем, нам лучше жить подальше от людей. Поэтому я хочу просить вас дать нам для фермы участок, расположенный в устье Габу, на общинных землях, и к нему клочок леса на обратном склоне Живой скалы. В июле у вас там будет много рабочих, и они без труда построят ферму, выбрав удобное место повыше. Там мы будем счастливы. Я вызову к себе Гепена. Мой освобожденный каторжник будет работать, как лошадь; глядишь, мы и женим его. Сынишка наш тоже не бездельник. Никто не станет подглядывать за нами, мы возделаем этот заброшенный уголок, и я сил не пожалею, чтобы у вас там была знатная ферма. К тому же для большой фермы я могу предложить вам в арендаторы кузена Катрин, у него есть деньги, и он лучше, чем я, справится с такой махиной. Если даст бог, ваше предприятие закончится успешно, то через пять лет у вас будет пять-шесть тысяч голов рогатого скота или лошадей, да и равнина вся будет распахана — тогда, конечно, понадобится умная голова, чтобы во всем разобраться.

Госпожа Граслен согласилась на просьбу Фаррабеша, отдав справедливость его здравому смыслу.

После начала работ в равнине г-жа Граслен зажила размеренной жизнью сельских жителей. Утром она ходила к мессе, занималась воспитанием сына, которого обожала, и обходила работы. После обеда она принимала своих монтеньякских друзей в маленькой гостиной, расположенной на втором этаже павильона часов. Она научила Рубо, Клузье и кюре играть в вист, которым увлекался Жерар. В девять часов, закончив партию, все расходились по домам. Единственными событиями этой тихой жизни были успехи той или иной части большого дела.

В июне русло Габу пересохло, и Жерар переселился в дом сторожа. Фаррабешу уже построили к этому времени ферму в устье Габу. Пятьдесят каменщиков, прибывших из Парижа, возвели между двумя горными склонами стену толщиной в двадцать футов, которая опиралась на бетонное основание, заложенное на глубине двенадцати футов. Эта стена вышиной примерно в шестьдесят футов постепенно сужалась и в верхнем сечении достигала не более десяти футов толщины. Со стороны долины Жерар пристроил к стене бетонный подпор, в основании достигавший двенадцати футов. Со стороны мелового плато такой же подпор был покрыт слоем плодородной земли. Следовательно, грандиозное сооружение было надежно укреплено и вода не могла прорвать его. На соответствующей высоте инженер предусмотрел водослив на случай особо обильных дождей. Каменная кладка доходила в каждой горе до туфа или до гранита, с тем чтобы вода нигде не могла просочиться. Мощная преграда была закончена в середине августа. К этому же времени Жерар подготовил три канала в трех основных долинах; все работы обошлись дешевле, чем было предусмотрено его сметой. Теперь можно было завершить постройку фермы при замке. Фрескен, ведя ирригационные работы в равнине, использовал канал, прорытый самой природой вдоль подножия горной цепи, и от него отвел оросительные канавы. Каждая канава была снабжена шлюзом и выложена имевшимися в изобилии камнями, что позволяло держать воду на нужном уровне.

Каждое воскресенье, после мессы, Вероника, инженер, кюре, врач и мэр спускались парком в равнину и наблюдали за движением воды. Зима 1833—1834 года была очень дождлива. Воды трех ручьев, направленные в русло потока, и дождевая вода превратили долину Габу в три пруда, расположенных на разной высоте, с тем чтобы создать запас воды на случай засухи. В тех местах, где долина расширялась, Жерар, использовав несколько пригорков, превратил их в островки и засадил разнообразными деревьями. Эта сложная операция совершенно изменила весь ландшафт, но для того, чтобы он принял подлинный свой облик, требовалось еще пять или шесть лет. «Наш край был совсем голым, — говорил Фаррабеш, — мадам подарила ему одежду».

После проделанных великих преобразований Веронику стали звать мадам во всей округе. В июне 1834 года, когда прекратились дожди, в засеянных лугах испытали оросительную систему, и щедро напоенная молодая зелень показала превосходные качества, не уступая травам итальянских марчити и швейцарских лугов. Сеть каналов, устроенная по образцу ломбардских ферм, позволяла также поливать участки с гладкой, как ковер, поверхностью. Содержащаяся в снегу селитра, растворяясь в воде, немало способствовала прекрасному качеству трав. Инженер надеялся, что они будут не хуже трав Швейцарии, для которой селитра, как известно, является неиссякаемым источником богатства. Деревья, посаженные вдоль дорог, получали достаточно влаги благодаря оставшейся в канавах воде и быстро росли. Итак, в 1838 году, через пять лет после начала задуманных г-жой Граслен преобразований, невозделанная монтеньякская долина, которую двадцать поколений считали совершенно бесплодной, стала зеленой, цветущей и плодородной. Жерар выстроил здесь пять ферм с земельными участками в тысячу арпанов каждый, не считая главной фермы при замке. Фермы Жерара, Гростета и Фрескена, которые получали избыток воды из владений г-жи Граслен, были возведены по такому же плану, и хозяйство в них велось по той же методе. В своем имении Жерар построил прелестный павильон. Когда все работы были закончены, жители Монтеньяка по предложению мэра, с радостью сложившего свои обязанности, выбрали мэром коммуны Жерара.