За окнами посерело и развиднелось, когда мы оторвались друг от друга, обессиленные. Александр сошел вниз и вернулся с бокалом вина для меня. Но я совсем не чувствовала холода. Ощущала только слабость. И он тоже чувствовал себя так.

— Скажи, мы ничего не разрушим? — спросила я.

— С чего это тебе пришло в голову?

— Может, думаешь, я хочу тебе что-то доказать…

— И доказываешь! — ответил он, радостно засмеявшись.

По дороге домой я бросила взгляд в боковое зеркало автомобиля и перепугалась: у меня было измученное, постаревшее лицо. «Вслух об этом нельзя говорить. Даже думать так нельзя», — напомнила я себе слова Кати.

— Любой бы так выглядел после бессонной ночи и нескольких бутылок вина, — поспешно сказал он, будто желая защитить меня от самой себя. Перед теми упреками, которые я была готова предъявить себе. Его слова тронули меня, но вместе с тем повергли в печаль.

— Ты не думаешь, что в какой-то момент тебе наскучат мои стенания?

Он быстро повернул голову в мою сторону, но за это мгновение я не успела разглядеть выражение его глаз.

— Будем надеяться, что они наконец наскучат тебе и ты нас обоих оставишь в покое.

— Нельзя, ну нельзя иметь такое лицо!

— Почему это?

— Потому что оно не идет нашей любви.

Он затормозил так резко, что ремень безопасности больно впился мне в тело.

— Не знаю, о каком таком своем лице ты говоришь, только это твое лицо. И оно для меня сексуально! А другие меня не привлекают!

— Сексуальное лицо, — повторила я, — кажется, говорить так не очень-то грамотно…

И мы оба прыснули со смеху. Чувство юмора, которым, к счастью, мы обладали, не раз выручало нас в разных ситуациях нашей совместной жизни.

Неожиданно я получила еще одно письмо. От Джорджа Муского из Америки. Должна признаться, я не без удивления вскрыла конверт.

Нью-Йорк, 6 октября 1995 г.

Юлия, дорогая моему сердцу Юлия, не сердись на меня за то, что пишу тебе своим корявым почерком. Пока мне и самому неясно, сумею ли дописать до конца, а если мне все-таки удастся это сделать, решусь ли отослать тебе свои каракули. Это будет в том случае, если я сдвину свое тело с места, спущусь вниз и брошу письмо в почтовый ящик. Если же количество выпитого виски в моей крови превысит ту степень, когда я буду лишен всяческой возможности двигаться, что ж, корреспонденции от меня ты не получишь.

Счел своим долгом пояснить, почему мой друг Саша полюбил такую женщину, как ты. Думаю, ты этого не знаешь, и это — главная причина твоих переживаний. Но я тебе объясню. Так вот, милая Юлия, на свете существуют женщины настоящие и те, которые думают о себе, что они настоящие. Однако мужчины (если, конечно, это настоящие мужчины) мгновенно это определяют. Как бы ненастоящие женщины ни старались, в какие бы перья ни рядились, они все равно будут разоблачены. Вот и вся загадка. Нам с моим другом Сашей в разных обществах довелось вращаться — каких только знакомых у нас не было!

Когда я в первый раз увидел тебя у Ростовых, подумал, что ты — необычная женщина, и меня совсем не удивили признания друга. Он сказал: я сделаю все, чтобы она меня полюбила. А я ему в ответ: не-a, не полюбит. А он: вот увидишь, полюбит, у нее нет выбора. Так что у тебя, Юлия, не было выбора. Нас никогда не спрашивают, чего мы на самом деле хотим или не хотим. Нам дается. И у нас отнимается. Вот и весь секрет этой проклятой жизни. Мне было дано и потом отнято, а вам, тебе и Саше, пока дано. Так постарайтесь… А вдруг получится? Да и почему должно не получиться? Двое таких красивых людей, как ты и он. Только вам надо стараться.

А я не старался или старался, да плохо. Я любил ее. По-настоящему любил, но никогда ей о своей любви не говорил. Однако очень надеюсь, что она догадывалась. А впрочем, могла и не знать — ну сами посудите, что думать о таком типе, как я, который исчезает из дома на две недели, а потом появляется с налитыми кровью глазами. «Любимый, давай я сварю тебе кофе», — говорила она, встречая меня у порога, а ведь должна была гнать поганой метлой. Случались у меня и женщины. Одна даже приперлась к ней. Она ей сказала: «Когда мой муж захочет со мной расстаться, он скажет мне об этом сам». И точка. Мне словом не обмолвилась об этом визите. Такой она была, моя Маша.

Ох, Юлия, признаюсь, я уже пьян в лоскуты. Но несмотря на это, хочу сказать тебе, как я сильно тебя люблю. И уважаю. Приятно сознавать, что есть такой человек, как ты. На этом долбаном свете. А я, что я… развалюха — и все. Мой дружбан Слэйт часто бранит меня за мой пессимизм, не чураясь при этом крепких выражений. Одно из них по-русски звучит не очень вульгарно: «Плохому танцору и яйца мешают». Я и есть плохой танцор, Юлия. И все же не поминай меня лихом, думай обо мне иногда.

Джордж

Вскоре он, наверное, узнает, что у нас с Сашей все-таки ничего не вышло. Не получилось, хотя они оба изо всех сил старались меня убедить в том, что я — настоящая женщина. Но это старая истина: если надо в чем-то убеждать, то… Мы столько усилий прилагали, чтобы гармонизировать нашу совместную жизнь, так старались, как хотел того Джордж, и не вышло… Да и могло ли получиться? Наверное, все же могло, какая-то частичка меня уже начинала в это верить.

Кем для меня стал этот человек, я осознала после одного маленького происшествия. Александр открывал банку с консервами и поранился. Увидев кровь, я испытала вдруг сильную боль.

— Чего ты так перепугалась? — спросил он. — Это же ерунда, ну порезался, подумаешь.

И засунул палец в рот, чтоб остановить кровь. А я все не сводила с него глаз, сама потрясенная своей реакцией и, по-моему, все еще испуганная. Дистанция между мной и другим человеком вдруг так уменьшилась, что я чуяла, как он дышит… Прежде я никогда не сближалась настолько с другим человеком, как научилась когда-то не сближаться со своей матерью из боязни, что она от меня отодвинется, попятится назад.

— Не дотрагивайся до меня, — говорила она, — не люблю, когда ко мне прикасаются…

Подкинула один раз меня над головой, а потом я сразу оказалась на земле, а она собралась уйти. Когда я цеплялась за нее, она в раздражении бросила:

— Не дотрагивайся до меня, не люблю, когда ко мне прикасаются…

А все-таки мы пошли на фильм «Утомленные солнцем», сразу после возвращения из Нормандии. Сидели на самом последнем ряду, Александр чуть-чуть сполз с кресла, пытаясь пристроить поудобнее свои длинные ноги в тесном промежутке между рядами. Обнял меня одной рукой, а я положила ему голову на плечо. Вот так я теперь смотрела кино. Фильм Михалкова был прекрасный, актеры замечательные. А Саша не увидел этого. Когда мы вышли из кинотеатра, он зло, раздраженным тоном пытался мне доказать, что режиссер сделал фильм-обманку. Можно подумать, что до этих событий в Советах царила тишь да гладь и божья благодать и что атмосфера начала портиться только в тридцатые годы.