Похожую тоску я теперь чувствовала по Саше… тосковала по его лицу. Помнила его до мельчайшей черточки… и страстно желала снова увидеть. Но сам факт, что видеть его не было чем-то таким уж несбыточным, наполнял меня радостью. Наша ссора возле кинотеатра после фильма показалась мне теперь такой несерьезной.

Он вернулся под утро. Я узнала его шаги на лестнице и уже ждала у порога. Мы прильнули друг к другу.

— На самом деле я совсем не коммунистка, — тихо пролепетала я.

— Знаю, что не коммунистка, — рассмеялся он. — Но мы — как две сиротки Иосифа Виссарионовича, хоть нам это совсем не нравится.

Ну вот, сдала чемодан в багаж и получила посадочный талон. Осталось только пройти паспортный контроль. Нужно быть у стойки номер три за пятьдесят минут до вылета.

Еще успею позвонить в Польшу.

На сей раз трубку берет Эва:

— Свекровь передала мне, что ты звонила.

— Я — в аэропорту, меньше чем через час — мой самолет.

— А куда ты летишь?

— В Варшаву.

Молчание в трубке.

— Ты одна сейчас?

— Одна-одинешенька.

— А он? Он знает, где ты?

— Нет, не знает.

Снова молчание.

— Мама! Он потрясающий мужик. Любая женщина многое бы отдала, чтобы быть с ним рядом. А он любит тебя.

— Я возвращаюсь в Варшаву.

— Мама… — голос Эвы куда-то отдаляется, слышу его сквозь какой-то треск, — не надо уезжать из Парижа — останься с ним.

— Не могу.

— Куда ты хочешь вернуться, в эту жалкую квартирку в бетонной многоэтажке?

— Я возвращаюсь к… тебе.

Молчание.

— У тебя должна быть своя жизнь, мама. И она у тебя есть. Ну, правда, тебе хорошо с этим человеком. Я видела вас вместе — и знаю, что говорю. Не разрушай этого.

— Все и так само разрушилось. Понимаешь… она приехала. Надя.

— И ты хочешь освободить ей место? Не будь такой великодушной. Борись за него. Или хотя бы позволь, чтобы он боролся за тебя. Не надо убегать…

Мои глаза наполнились готовыми хлынуть слезами.

— Ей двадцать три года, и ее нельзя просто так бросить одну. Саша несет за нее ответственность…

— И все-таки почему ты решила преподнести ей этот подарок, тем самым сломав себе жизнь? Нельзя делать таких подарков. Мама! Мама! Ты еще на проводе?

— Встречай меня в варшавском аэропорту, — говорю я и кладу трубку.

* * *

Еще вчера все было по-другому. Утром мы проснулись, Александр пошел в душ, а я валялась в кровати. Вдруг раздался звонок в дверь. Я подумала, что это почта. После Сашиного возвращения из Америки стало приходить огромное количество корреспонденции.

За дверью стояла Надя. Она вытаращила глаза при виде меня:

— Пани Юлия… так это вы здесь живете? В отеле я просила дать мне адрес Саши, а они написали на бумажке этот… Видно, не поняли меня…

— Пожалуйста, входите, — наконец выдавила я.

— Я ведь к Саше приехала… может, у вас есть его новый адрес?

— Да входите же, — повторила я приглашение.

Надя взяла чемодан и переступила порог квартиры, робко озираясь.

— Вы когда приехали?

— Ох, ехала-ехала, на поезде ведь… и доехала только что. Саши в отеле не оказалось. Написала его имя и фамилию на бумажке, а они накорябали мне адрес… Добралась сюда на такси. Вижу, вы здесь обжились, в этом Париже… А я вот не знаю, что с Сашей, может, уехал куда или поменял гостиницу…

Она умолкла на полуслове, потому что — совсем как в театре — распахнулась дверь и из ванной появился Александр. Он был абсолютно голый.

— Полотенце, женщина! — крикнул он.

И только тут заметил ее и остолбенел. Мы втроем стояли как приклеенные к своим местам. Две женщины. Молодая и старая, а между ними — мужчина в чем мать родила. Во всей своей мужской красе. Широкие плечи, узкие бедра, длинные мускулистые ноги. С волос капало на пол, вода ручейками стекала по прекрасно вылепленному телу. Мы могли оценить в полной мере, что одна из нас теряет и что приобретает другая.

— Какого черта ты сюда заявилась? — спросил он, загораживая ладонями свое мужское достоинство.

— Я… я приехала, потому что от тебя не было писем… ты обещал написать… — залепетала Надя испуганно.

Так закончился первый акт этой пьесы для трех актеров. Александр вынул из шкафа полотенце и скрылся в ванной, оставив нас наедине. Надя взглянула на меня. Глаза у нее были квадратные — в них отражалось безграничное удивление.

— Значит, Александр Николаевич тоже здесь живет?

— Пойдемте, я сделаю вам кофе, — сказала я и, не подождав ответа, ринулась в кухню. Она поплелась за мной.

Я принялась хлопотать в кухне, вернее, бестолково крутилась на одном пятачке, без конца натыкаясь взглядом на приклеенную к шкафчику фотографию — вырезку из газеты светской хроники, с идиотской надписью под ней. Все боялась, что Надя заметит. К счастью, на ней я была сфотографирована одна, а Надя не знала французского. Но ей не нужны были никакие другие доказательства. Главное доказательство у нее на глазах закрылось в ванной.

Я сварила кофе и поставила перед ней чашку. Она сидела за столом, не сняв плаща. Похоже, до нее еще не совсем дошел смысл происходящего.

Стукнула дверь в ванную, Александр прошел в прихожую, его присутствие длилось недолго. Сорвал с вешалки плащ и уже в дверях крикнул, что у него важная встреча. Он просто сбежал, бросая на меня Надю и все выяснения отношений.

— Он еще придет сюда? — задала вопрос Надя, глядя на меня глазами испуганного ребенка.

— Придет. Должен прийти.

Он вернулся под вечер. Надя так и сидела в кухне и, несмотря на все мои уговоры, не желала расстаться с плащом. По правде говоря, мы с ней почти не говорили обо всем этом. Она только сказала, что если мне надо выйти, то пожалуйста. Она подождет Сашу здесь. Я сходила в магазин, купила кое-что из еды и предложила ей перекусить, но она отказалась, сказав, что не голодна. Мы обе ждали Александра, она — на кухне, а я — в комнате. Пыталась даже читать. Я уже знала, что не сумею простить ему такого поведения. У меня в голове не укладывалось, что эта утренняя сцена вообще имела место. И закончилась тем, чем закончилась. Да, приезд Нади застал его врасплох, он мог сразу не сообразить, как выйти из положения, решил потянуть время. Но так могло продолжаться час-другой, а не целый день. В какой-то момент я даже заволновалась, не случилось ли с ним что — ведь он выскочил из дому на взводе. Отсюда и мой страх за него. Но стоило мне услышать, как он вошел в дом, и я превратилась в фурию — выскочила из комнаты, чуть не сбив его с ног.