Все последующие императоры так или иначе являлись продолжателями политики Августа и относили регламентацию общественных нравов и обеспечение соблюдения римлянами моральных норм к сфере государственных интересов. Как следствие, на протяжении всей имперской эпохи под их прицелом оказывался весьма различный по составу, но неизменно широкий спектр преступлений без жертв. Считалось, что регулирование потребления — священный долг императора как отца нации. Введение строгой регуляции и контроля воспринималось как вынужденная жертва, позволяющая избегать изнеженности, снижать долю расходов на развлечения и предметы роскоши и поддерживать моральный дух римлян на уровне, достойном их доблестных предков и легендарного прошлого. Законы против роскоши, изначально призванные ограничивать элиты в их стремлении к неоправданным излишествам, скоро стали использовать и для лишения простых горожан тех малых гастрономических радостей, которые были им доступны в кабаках и тавернах. И во всех подобных случаях склонность людей к излишествам объяснялась их моральной слабостью, а вина за это прямо возлагалась на всех представителей любых классов и сословий, неспособных устоять перед искушением позволить себе немного роскоши и удовольствий сверх причитающегося им согласно статусу по законам империи. Таверны сами по себе символизировали урбанистическую культуру нового типа, сформировавшуюся по мере превращения Рима в многолюдную и многоязыкую космополитичную столицу метрополии. В такой проекции в этих законах можно усмотреть озабоченность социальными изменениями и возможными угрозами общественно-политической иерархии. Но в реальности никакой сколь бы то ни было ощутимой угрозы сплоченности общества от таверн не исходило. Не угрожала основам государственного строя и проституция. Вполне достаточно было заклеймить падших статусом infamia, который к тому же бил по репутации лишь немногих замешанных в этой сфере представителей высшего класса. Наказание диффамацией, грозившее в среде простонародья, вероятно, представлялось весьма условным и безобидным. Ввиду отсутствия реальной угрозы императоры весьма практично использовали эту сферу занятости в качестве источника дополнительных поступлений в казну, хотя на словах и продолжали осуждать ее.

Законы, устанавливавшие высокие нравственные идеалы, не вызывали иллюзий насчет их достижимости. Занятно, однако, наблюдать, как моральные нормы эволюционировали впоследствии. Особенно серьезные перемены ожидали римлян после обращения императора Константина в христианство в 312 году. Но лишь в VI веке император Юстиниан установил законодательный запрет на мужеложство и ввел за него совершенно драконовское наказание: «изобличенных лишали их срамных членов и так водили по городу» (Прокопий Кесарийский, Тайная история, XI.34)[74]. Однако к тому времени римская преступность претерпела глубокие метаморфозы.

ПОВИНЕН ЛИ РИМ в военных преступлениях? Не положило ли братоубийство в исполнении Ромула начало непрерывной цепи насильственных действий, кровавым следом тянущейся через тысячелетнюю историю римского государства? В ходе территориальных завоеваний римские воины совершали массу неимоверных жестокостей. На их совести: истребление галлов (действовали легионы Цезаря); варварское разрушение покоренных городов, например Карфагена; жесточайшие подавления восстаний в провинциях, в частности в ходе трех иудейских войн. Римское общество было насквозь милитаризованным, и войны здесь восславлялись вкупе со всеми сопутствующими им жестокостями. Отношение граждан к зверствам римской армии сильно отличалось от того, что сегодня принято называть цивилизованностью и гуманностью. Римляне считали их не просто оправданными, но воистину справедливыми. Но это не значит, что у них не было собственных представлений о допустимом и недопустимом в военное время, — такие установки имели место, и римские воины их строго придерживались. Так имеем ли мы право судить современными мерками людей, действовавших сообразно нормам своего времени?

Что конкретно мы понимаем под военными преступлениями? Принятая в 1864 году первая женевская «Конвенция об улучшении участи раненых и больных в армиях в поле» устанавливала основные принципы гуманного обращения исключительно с утратившими способность к сопротивлению бойцами армии противника. Но в полном объеме «правила» были сформулированы под впечатлением ужасов Второй мировой войны — с принятием четвертой женевской конвенции о защите гражданского населения в военное время. В статье 147 этого документа дано определение состава военных преступлений в современном понимании, к которым относятся:

преднамеренное убийство, пытки и бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты, преднамеренное причинение тяжелых страданий или серьезного увечья, нанесение ущерба здоровью, незаконное депортирование, перемещение и арест покровительствуемого лица, принуждение покровительствуемого лица служить в вооруженных силах неприятельской державы или лишение его права на беспристрастное и нормальное судопроизводство, взятие заложников, незаконное, произвольное и проводимое в большом масштабе разрушение и присвоение имущества, не вызываемые военной необходимостью[75].

Все участники боевых действий с тех пор несут персональную ответственность за свои поступки на полях сражений. Впоследствии огромный вклад в понимание аспектов и составляющих военных преступлений внес Международный уголовный суд в Гааге в процессе расследования событий в бывшей Югославии. В общем, трактовка понятия «военное преступление» неуклонно расширяется и дорабатывается по мере обнаружения всё новых проявлений недопустимой жестокости на театрах военных действий. В 2001 году, к примеру, гаагский суд постановил считать преступлением против человечности организованные массовые изнасилования и обращение женщин в сексуальное рабство в военное время.

Римляне смотрели на вещи иначе. Если полководец завоевал город, всё население считалось им покоренным, и он мог поступать с жителями населенного пункта по своему усмотрению. В «Дигестах» прямо указано, что слово servus («раб») производится от глагола servare, что значит «сохранять»: полководцы, как правило, не убивали, а продавали пленников, сохраняя им жизнь. Завоевание, с точки зрения римлян, автоматически включало пленение и порабощение всего населения завоеванных территорий, а не только воинов. В каком-то смысле современные методы ведения войны стали возвращением к этой древнеримской практике, поскольку под власть оккупанта попадает всё население вражеской территории, а не одни лишь участники боевых действий на стороне проигравших.