— Что это, ваше высочество? — спросила Мег, подойдя к ней.

Кэт тоже была где-то рядом.

— Садись и слушай внимательно. Сесил пишет, что огонь святого Антония не трава, а ядовитая плесень, которая может заражать ржаной хлеб. Если в Лидсе со мной что-то случится, ты должна передать друзьям Дженкса из трактира в Эденбридже, что в ржаном хлебе может таиться смертельная опасность для верных мне жителей Кента.

Мег села и, широко открыв глаза, заглянула в письмо.

— О нет, — сказала она, пристально вглядываясь в строчки. — Нед учил меня, а я по-прежнему не могу прочитать ни слова.

В другой ситуации Елизавета могла бы рассмеяться, но сейчас просто сказала:

— Письмо написано на греческом. — И начала переводить объяснения Сесила: — «Огонь святого Антония — это черная плесень, которая поражает зерновые, особенно рожь. Она вызывает тошноту, рвоту, сильную головную боль…»

Елизавета остановилась, вспомнив о головных болях, которые в последнее время мучили ее, но это было результатом нервного напряжения. К тому же предрасположенность к таким страданиям оставили ей в наследство предки. Она не ела ржаного хлеба, а только булки из самой лучшей, белой муки. По крайней мере, с тех пор как вернулась из Уивенхо, так ведь?

— Головную боль и… — поторопила ее Мег.

— А также «резкие, беспричинные смены настроения», — с дрожью в голосе прочла Елизавета. Она страдала этим, но вряд ли из-за ядовитой плесени, нет, конечно же, нет. — «В малых дозах она применяется в медицине, что вам наверняка подтвердит ваша травница Мег…» — не подумав, перевела Елизавета.

— Сесил имеет в виду, что мне нельзя доверять! — воскликнула Мег. — По крайней мере, я могу читать его письмо между строк.

Елизавета покачала головой и продолжила:

— «Мне сообщили, что эту плесень применяют во благо после родов, чтобы помочь матке сократиться до нормальных размеров, но ее необходимо использовать в очень малых количествах, ибо малейшая передозировка может привести к смерти».

Принцесса резко вдохнула, прочтя следующий факт, который приводил Сесил, потом дрожащим голосом озвучила его для Мег.

— «Ваш кузен говорит, что слышал об эпидемии во Франции, во время которой зараженный ржаной хлеб убил тысячи людей». Тысячи, — шепотом повторила она последнее слово.

Она шлепнула себя ладонью по лбу.

— Точно! Она хочет убрать с дороги не только Болейнов — особенно меня, — но и моих сторонников в окрестностях Лидса, тысячи людей, и собирается убить их отравленной едой. Мег, позови Кэт и тотчас возвращайся ко мне, но не беги.

Не говоря ни слова, девушка повиновалась. Но еще один неприятный сюрприз помешал принцессе продолжить чтение. Нед так тихо подошел к ней со спины, что она чуть не выпрыгнула из кожи, когда он заговорил.

— Леди Беатрис, — сказал он, — вызвали к сестре в Мейдстон.

Елизавета обернулась.

— Ах, Нед. Когда?

— Примерно тогда же, когда вы нашли лису.

— Клянусь, Би подложила ее в мою постель по указанию отравительницы, а потом сбежала, чтобы ее не могли допросить. Или же они хотят нанести мне удар здесь и леди Би очистила им поле деятельности. Честно говоря, сейчас я… чувствую себя более уязвимой тут, беспомощной в ожидании… чего-то.

— Возможно, Она прислала лису, чтобы вынудить вас ехать в Лидс.

— В таком случае я отвечу Ей лисьей хитростью. Раньше я все делала ночью: выкапывала Уилла Бентона, ездила в Баши-хаус, потом в Хивер. Наше появление в Лидсе среди бела дня должно застать их врасплох. Собери-ка ты, пожалуй, костюмы и декорации, которые раздобыл, на случай, если Дженкс не найдет твоих «Странствующих актеров». Ничто не должно помешать нам выехать в Лидс этой ночью.

Не успели затихнуть шаги Неда на дорожке сада, как Елизавета позабыла о нем и сосредоточила все свое внимание на второй странице письма. Сесил вновь пытался разыскать Сару Скоттвуд, но понимал, что на это потребуется время, которого у них может и не оказаться. А еще он выяснил, что «незаконнорожденная дочь Джеймса Батлера вернулась в Ирландию после того, как ее отец умер одиннадцать лет назад на пиру, вместе со своими шестнадцатью слугами, очевидно, отравившись едой».

— Господи, спаси и сохрани, — пробормотала Елизавета и так сильно стиснула письмо у себя на коленях, что жесткие страницы захрустели в ее руке.

«Хотя Батлеры служили Тюдорам, — прочла она дальше, — ваш августейший отец не давал указаний расследовать обстоятельства его смерти — третье оскорбление, нанесенное их семье вашими светлейшими родителями. Дочь Батлера и ее мать — долгое время бывшая любовницей Батлера, но в конце концов отвергнутая им, — уезжали в Ирландию на какое-то время, но это было до того, как Батлера отравили. Мать умерла там, но дочь вернулась и даже служила при дворе, правда в скромной должности пчеловода принцессы Марии».

Елизавету снова охватила дрожь, но она продолжила читать: «Где она сейчас, выяснить не могу; подобно Саре Скути, она исчезла. Однако я слышал, что дочь Батлера — ее христианского имени я тоже пока не выяснил — пострадала от вспышки оспы при дворе и на ее лице на всю жизнь остались шрамы, причем такие глубокие, что в былые времена она постриглась бы в монахини и носила бы вуаль…»

Елизавета оторвалась от письма. Яд в пище. Пчеловод. Вуаль. Огонь святого Антония и отравленная лисица в распятии, которое ей когда-то подарила королева Мария. И жужжание — кишащая угроза ее жизни…

Она попыталась удержать закрытыми ворота памяти, попыталась даже зацепиться за обещание Господа из ее любимого псалма, прошептав: «Окружили меня, как пчелы сот, и угасли, как огонь в терне: именем Господним я низложил их»[18].

Но даже это не спасало от страха самой быть низложенной. Словно в трансе, Елизавета поднялась и медленно пошла на угол разоренного морозом сада, все ближе и ближе к ульям леди Корниш и к самой большой — и самой неприятной — неожиданности.

В тот день ей было одиннадцать лет, и она несказанно радовалась возвращению ко двору после многочисленных болезненных для нее ссылок, в которые отправлял ее часто менявший жен отец. Шестая супруга короля, Екатерина Парр, была любящей мачехой для всех троих детей Генриха и являлась посредником между ними и их вспыльчивым и все более нездоровым отцом. Королева Екатерина поощряла их обучение и относилась к ним с нежностью и теплотой.

Младшему брату Марии и Елизаветы, Эдуарду, уделяли больше всего внимания, поскольку он был наследником. Однако комнаты Елизаветы находились совсем рядом с апартаментами королевы в лондонском дворце Уайтхолл, а Марии позволялось иметь свою маленькую свиту, в том числе пасечницу, которая одновременно была травницей.

Марии к тому времени исполнилось двадцать восемь лет, и, к сожалению, она все еще была не замужем.