— Ну… я… у меня ничего не получится. Просто… мы разныелюди. Для тебя это не имеет значения, а для меня очень даже имеет и…

— Я тебе не нравлюсь… — закончил он.

— Наоборот. Иногда очень нравишься, правда, нечасто. Новсе это не правильно, то есть такое должно происходить иначе.

— Чего ты мне по ушам-то ездишь? — вздохнулон. — На самом деле все просто: ты хочешь, чтоб я тебе в любви признался.Так?

— Нет, — решительно тряхнула я головой. — Яхочу, чтобы ты меня любил. Это разные вещи.

— Два часа ночи, — закатил Мишка глаза. — Идва придурка у дверей спальни. Проблема-то выеденного яйца не стоит, а базаровсколько. Лучший способ лишиться мозгов — это связаться с такой дурой, как ты.Вот скажу я сейчас: «Я тебя люблю», ты ответишь: «Это ты просто так говоришь,чтоб со мной в постель лечь». Я буду говорить одно, а ты другое и ни в жизнь неповеришь, а когда я окончательно свихнусь и выброшусь в окно, ты зарыдаешь на моеймогиле, повторяя со стоном «Мишенька, зачем ты это сделал». «А счастье было таквозможно» — классику надо знать, училка хренова. Ну почему мне так не везет, а?Откуда ты вообще взялась на мою голову?

— Из Костромы, — глотая слезы, сказала я.

— Из Костромы, — передразнил Мишка и решительновпихнул меня в спальню. — Ложись.

— А ты?

— Я буду оберегать твой сон, дорогая. Охренеть можно.

Он принес одеяло, швырнул его на постель, сунул пистолет подподушку и лег рядом со мной под своим одеялом. Я лежала, боясь пошевелиться, ипочему-то чувствовала себя виноватой, это не очень способствовало сну.

— Миша, — позвала я.

— Отстань, — рявкнул он. — У меня нервы нежелезные.

— Я просто хотела…

— Заткнись, иначе все закончится изнасилованием.

Это подействовало, я замолчала, но все равно долго не моглауснуть, а когда проснулась в восемь часов утра, Мишки рядом уже не было и этоменя огорчило. Я вдруг подумала, как было бы здорово, открыв глаза, увидеть егорядом. Но ожидать от Шальнова, чтобы он что-то хоть раз сделал по-человечески,напрасный труд.

Я вздохнула, прошла в ванную, а затем уже в джинсах ифутболке появилась в кухне, где и обнаружила Мишку возле плиты, он жариляичницу.

— Доброе утро, — кашлянув, поздоровалась я иулыбнулась пошире.

— Как для кого, — косясь в мою сторону, заметил они добавил:

— Куда ты так вырядилась? Сегодня двадцать восемьградусов обещали.

— Да? Я не знала. Ты завтрак готовишь?

— Готовлю. А ты глупые вопросы задаешь?

— Слушай, — прорвало меня. — Совершеннонезачем вести себя так, точно я в чем-то провинилась. Что я тебе сделала, вконце концов?

— Ты мне очень напоминаешь собаку на сене, —заявил он, а я, вытаращив глаза, спросила возмущенно:

— Это я собака?

— Конечно, а то нет. Из дома не выпускаешь и сама недаешь, по-твоему, это честно?

— Придурок, — рявкнула я. — Да иди ты кудахочешь, очень мне надо… О господи, свалился на мою голову… вот скотина.

Мишка бухнул сковородку на стол, едва не задев меня по носу,и швырнул вилку:

— Ешь и не ори. Я скотина, а ты хорошая девочка. Это тыутром храбрая, посмотрим, что к вечеру будет. Надену костюм, опять завоешь ишантажировать начнешь.

— Я не шантажировала.

— Да неужто? Любопытно, как же это называется?

— Я просто боялась.

— Ясно. Ешь или выметайся с кухни. Ты мне аппетитпортишь.

Не знаю, как я смогла впихнуть в себя яичницу. Я боялась,что разревусь, и от этого ненавидела Мишку еще больше, но хуже всего была мысльо предстоящем вечере — что, если он в самом деле костюм наденет?

— Какие у нас планы? — спросила я, надеясь, чтоголос у меня не дрожит.

— Все те же.

— Убитый сторож работал в какой-то охранной фирме.Может, стоит туда съездить?

— Может, и стоит, — кивнул Мишка, вроде быподобрев.

— Собирайся, а я посуду помою.

— Да уж, сделай одолжение. «Нет, все еще злится».

Где-то через полчаса мы покинули дом и на машине отправилисьв сторону проспекта. Я изо всех сил старалась наладить добрососедскиеотношения, но Мишка это ценил мало и продолжал вредничать.

— Наша задача какая? — щебетала я. —Доказать, что Илья был знаком со сторожем и мог, воспользовавшись этой дружбой,войти в клуб. Было бы хорошо доказать также, что он и Лося знал.

Мишка на мои слова никак не отреагировал и вроде бы их вовсене слышал. Мне стало обидно, и я замолчала.

Через некоторое время мы свернули с центральной улицы впереулок и притормозили возле симпатичного одноэтажного особнячка.

— Что это? — поинтересовалась я, не оченьрассчитывая на вежливый ответ, но Мишка пояснил вполне миролюбиво:

— Здесь трудится наш знакомый по имени Витя.

В здание мы входить не стали, а заглянули во двор. Возледвух «газелей» стояли несколько мужчин и довольно громко разговаривали. Витькуя увидела сразу.

— Вон он, — шепнула я, схватив Шальнова за локоть.

— Вижу.

Витька тоже нас заметил, что-то сказал парням и не спешаподошел.

— Чего же ты не уехал? — спросил Мишка, кивкомпоздоровавшись с ним. Витя нахмурился, посмотрел вдаль и вздохнул.

— Вслед за вами менты явились. Уедешь, так они разом наменя всех собак навешают.

— Ты им все рассказал?

— Чего спрашивали, на то и ответил.

— И про Катькину сумку?

— Нет, — поморщился он. — Разбирайтесь самикак хотите. Лосю не поможешь, а я во все это…

— Ясно. — Шальнов немного помолчал, глядя на своиботинки, и наконец спросил:

— Ты случаем незнаком с Игорем Прокофьевым, он работаету Катьки в клубе сторожем?

— Это которого убили? Нет, незнаком.

— Откуда знаешь, что убили? — насторожилась я.

— Не смеши, об этом весь город болтает. Уже и в газетахпропечатали.